ОБЩЕСТВЕННЫЙ ДОГОВОР.

       Общественный договор - по­ня­тие со­ци­аль­ной фи­ло­со­фии, свя­зан­ное с кон­цеп­ци­ей про­ис­хо­ж­де­ния го­су­дар­ст­ва как ре­зуль­та­та сво­бод­но­го соглашения ме­ж­ду людь­ми. Соглас­но этой кон­цеп­ции, лю­ди, на­хо­дя­щие­ся в ес­те­ст­вен­ном со­стоя­нии, по об­ще­му согласию соз­да­ют та­кой ин­сти­тут, ко­то­рый си­лой за­ко­на на­дёж­но за­щи­ща­ет дан­ные им от ро­ж­де­ния ес­те­ственные пра­ва, по­ло­жив на­ча­ло их соб­ст­вен­но гражданской жиз­ни. Идея дого­вор­но­го ус­та­нов­ле­ния го­су­дар­ст­ва вы­ска­зы­ва­лась ещё в ан­тич­но­сти (софистами, Эпику­ром, Лук­ре­ци­ем). В сред­ние ве­ка, при­ме­няя эту идею к свет­ско­му государству, Фома Ак­вин­ский под­чёр­ки­вал тем са­мым вре­мен­ную и ус­лов­ную при­ро­ду это­го института в про­ти­во­по­лож­ность веч­но­му гра­ду Бо­жию - хри­сти­ан­ской Церк­ви. Своё полное раз­ви­тие кон­цеп­ция Общественного договора по­лу­чи­ла у мыс­ли­те­лей Но­во­го време­ни - Г. Гроция, Т. Гоб­бса, С. Пу­фен­дор­фа, А. Сид­ни, Дж. Лок­ка, Ж. Ж. Рус­со. Соглас­но Гро­цию, лю­ди, реа­ли­зуя прин­ци­пы ес­те­ст­вен­но­го пра­ва, соз­да­ют го­су­дар­ст­во - со­вер­шен­ный со­юз сво­бод­ных лю­дей, за­клю­чён­ный ра­ди соблю­де­ния пра­ва и об­щей поль­зы.

       При этом обя­зан­но­сти вер­хов­ной вла­сти в го­су­дар­ст­ве, ус­та­нов­лен­ные в результате со­гла­ше­ния, ог­ра­ни­че­ны за­ко­на­ми при­ро­ды и че­ло­ве­че­ских со­об­ществ, предпи­сы­ваю­щи­ми лю­дям жить в соответ­ст­вии с нор­ма­ми спра­вед­ли­во­сти. Эти нор­мы оди­на­ко­вы как для граж­дан, так и для вла­сти. Различные тео­ре­ти­ки Общественного договора по раз­но­му трак­то­ва­ли ес­тественное со­стоя­ние, объ­ём от­чу­ж­дае­мых государству прав и народный суве­ре­ни­тет. Так, Гоббс, по­ни­мая ес­тественное со­стоя­ние лю­дей как «вой­ну всех про­тив всех», а при­ро­ду че­ло­ве­ка как крайне эгои­сти­че­скую, свя­зы­вал с Общественным договором ус­та­нов­ле­ние го­су­дар­ст­ва, обес­пе­чи­ваю­ще­го, пре­ж­де все­го мир и безо­пас­ность в об­ще­ст­ве.

       Ра­ди это­го лю­ди пе­ре­да­ют го­су­дар­ст­ву свои ес­тественные пра­ва и ограничива­ют свою сво­бо­ду. Го­су­дар­ст­во у Гоб­бса на­де­ля­ет­ся аб­со­лют­ной властью. Разви­тая Лок­ком либераль­ная кон­цеп­ция Общественного договора ис­хо­дит из то­го, что, объ­е­ди­ня­ясь в госу­дар­ст­во, лю­ди пе­ре­да­ют ему лишь не­боль­шую часть прав ра­ди за­щи­ты та­ких сво­их не­от­чу­ж­дае­мых естественных прав, как лич­ная сво­бо­да, сво­бо­да ве­ры, владение собственностью.

       Власть при­зва­на за­щи­щать эти пра­ва, а ес­ли она не выполня­ет этой за­да­чи и на­ру­ша­ет Общественный договор, на­род име­ет право уст­ра­нить та­кую власть (идея нарушения су­ве­ре­ни­те­та, со­глас­но которой ис­точ­ни­ком вся­кой вла­сти яв­ля­ет­ся на­род). Рус­со свя­зы­вал с Общественным договором за­да­чу по­строе­ния гражданского об­ще­ст­ва, рассмат­ри­вая Общественный договор не как до­го­вор пра­ви­те­ля с под­да­ны­ми, а как договор рав­ных лиц друг с дру­гом, при­ни­маю­щих на се­бя обя­за­тель­ст­ва на од­них и тех же ус­ло­ви­ях и пользую­щих­ся оди­на­ко­вы­ми пра­ва­ми. «Сувереном», то есть но­си­те­лем законо­дательной вла­сти, объ­яв­ля­ет­ся на­род. При этом Рус­со раз­ли­ча­ет во­лю ча­ст­ных лиц и «об­щую во­лю» (volonté générale), ко­то­рая пре­сле­ду­ет ис­клю­чи­тель­но об­щие ин­те­ре­сы и ак­та­ми которой при­ни­ма­ют­ся законы.

       Уче­ния об Общественном договоре фор­му­ли­ро­ва­лись в кон­тек­сте исторических ус­ло­вий то­го вре­ме­ни: для Т. Гоб­бса это бы­ла гражданская вой­на в Анг­лии, для Дж. Лок­ка - ре­аль­ная по­треб­ность в кон­сти­туционном ог­ра­ни­че­нии мо­нар­хии. При этом, од­на­ко, они об­ра­ща­лись к нор­ма­тив­ной, фи­лос. ар­гу­мен­та­ции, их ин­те­ре­со­ва­ли не ре­аль­ные исторические обстоятель­ст­ва воз­ник­но­ве­ния го­су­дар­ст­ва, а вы­яв­ле­ние тех ус­ло­вий, при кото­рых та­кое воз­ник­но­ве­ние мо­жет счи­тать­ся пра­во­мер­ным. Тео­рия Общественного договора и свя­зан­ная с ней идея народного су­ве­ре­ни­те­та оказа­ли боль­шое влия­ние на соци­аль­но-по­ли­тическое раз­ви­тие Ев­ро­пы и Аме­ри­ки. Воз­ник­нув как аль­тер­на­ти­ва концеп­ци­ям бо­же­ст­вен­но­го происхож­де­ния государственной вла­сти, тео­рия Общественного договора послу­жи­ла оп­рав­да­ни­ем низ­вер­же­ния аб­со­лют­ных мо­нар­хий в Анг­лии и Фран­ции, а в Северной Аме­ри­ке - ус­та­нов­ле­ния кон­сти­ту­ци­он­но­го республикан­ско­го строя. Её даль­ней­шим по­след­ст­ви­ем ста­ла пе­рио­дическая вы­бор­ность вла­стей пу­тём все­на­род­но­го го­ло­со­ва­ния, имею­щая ме­сто в современных демократических стра­нах, что по су­ще­ст­ву оз­на­ча­ет ка­ж­дый раз за­клю­че­ние общественного со­гла­ше­ния.

       В ХХ веке кон­цеп­ция Общественного договора по­лу­чи­ла новый им­пульс в исследовани­ях по по­ли­тической фи­ло­со­фии, об­ра­щаю­щих­ся к тео­рии догово­ра при выведе­нии прин­ци­пов спра­вед­ли­во­го и долж­но­го уст­рой­ст­ва об­ще­ст­ва. Наибо­лее значитель­ные из них - эти­ко-по­ли­тическая кон­цеп­ция спра­вед­ли­во­сти Дж. Ролза, экономическая тео­рия об­щественного вы­бо­ра Дж. Бью­ке­не­на, до­го­вор­ная тео­рия мо­ра­ли Д. Го­тье («Morals by agree­ment», 1986).

       Источник: https://bigenc.ru/philosophy/text/2675521

       Сохранится ли Общественный договор при Четвёртой промышленной революции? Какие вызовы создает человечеству Четвертая промышленная революция? Планы «космополитов». Считается, что первая промышленная революция изменила жизнь от аграрной и ремесленной экономики к экономике, в которой доминируют промышленность и машинное производство.  Нефть и электричество способствовали массовому производству во время второй промышленной революции. В ходе третьей промышленной революции информационные технологии использовались для автоматизации производства (Xu, David, Kim, 2018). Проблемы Четвёртой промышленной революции постепенно начинают обсуждаться в академической среде. В XVIII веке Первая промышленная революция ознаменовала собой выход мировой системы из режима мальтузианской ловушки, для которого характерны нулевые темпы роста душевого Внутреннего Валового Продукта и очень низкие значения темпов экономического роста и прироста населения. В этом режиме человечество находилось предыдущие 10 тысяч лет своей истории. Систематический поток технологических инноваций привел к росту капиталовооруженности производства и производительности труда, что в свою очередь позволило поднять темпы экономического роста выше темпов роста населения и тем самым обеспечить рост его благосостояния. Однако все эти прогрессивные изменения происходили на фоне избытка рабочей силы и ее активной «утилизации». В литературе рассматривалось 5 каналов подобной «утилизации населения» в Великобритании времен Первой промышленной революции:

       - ликвидация части населения путем широкого применения смертной казни;

       - эмиграция свободных граждан в Америку;

       - вывоз осужденных «преступников» в Австралию;

       - ликвидация части населения за счет роста криминогенности общества и массовых убийств;

       - ускоренное вымирание населения по причине болезней и сокращения продолжительности жизни (Балацкий, 2013).

       Со временем европейские общества справились с указанными социальными недугами и добилось стабилизации занятости, однако сам факт «утилизации» лишнего населения на заре капитализма отрицать нельзя. В настоящее время есть основания говорить о возникновении своеобразной неомальтузианской ловушке во многих странах мира. Для нее характерно замедление экономического роста и роста душевого ВВП.

       «Спрос на людей неизбежно регулирует производство людей, как и любого другого товара. Если предложение значительно превышает спрос, то часть рабочих опускается до нищенского уровня или до голодной смерти. Таким образом, существование рабочего сводится к условиям существования любого другого товара. Рабочий стал товаром, и счастье для него, если ему удается найти покупателя» - (К. Маркс, ПСС том 42, страница 42).

       Таким образом, технологический прогресс в основном ведет к росту производительности труда и замене существующих рабочих, а не к созданию нового предложения на труд. Данный факт позволяет высказать опасение в отношении того, что человечеству снова придется пройти период массовой «утилизации населения».

       «Разделение труда увеличивает производительную силу труда, богатство и утонченность общества, и в то же время оно низводит рабочего до уровня машины. Труд вызывает накопление капиталов и тем самым рост общественного благосостояния, и в то же время он делает рабочего все более и более зависимым от капиталиста, усиливает конкуренцию среди рабочих, втягивает рабочего в лихорадочную гонку перепроизводства, за которым наступает такой же спад производства. Наиболее богатое состояние общества, этот идеал, который все же приблизительно достигается и который по меньшей мере является целью как политической экономии, так и гражданского общества, означает постоянную нищету для рабочих» - (К. Маркс, ПСС том 42, страница 45).

       Принципиальная разница между мальтузианской и неомальтузианской ловушками состоит в том, что первая была ликвидирована на фоне постепенного (не слишком быстрого) вытеснения физического труда, тогда как вторая должна быть преодолена в XXI веке на фоне массового и довольно интенсивного вытеснения представителей массового труда. Драматизм этого различия определяется следующими обстоятельствами.

       Во-первых, является открытым вопрос о том, насколько допустимо использование традиционных негуманных каналов «разгрузки» рынка труда в современном цивилизованном обществе. Например, приемлемо ли создавать новые колонии из слаборазвитых стран, в которые будут вывозиться лишние люди из стран, ставших технологическими лидерами и авангардом Четвертой промышленной революции? Насколько правомерно создавать специальные резервации для лиц, не нашедших применения в новом технологическом укладе? Допустимо или нет лишать этих лиц качественного образования и медицинского обслуживания?

       Во-вторых, требует переосмысления вопрос о ценности человека как такового. Например, традиционно считается, что главным качеством человека, позволяющим выделить его из остальной природы, является разум, а не его тело. Соответственно, когда мальтузианская ловушка разрушалась путем замены телесно-физических качеств человека механическими приспособлениями, то это не вызывало у людей когнитивного и онтологического отторжения, в то время как слом неомальтузианской ловушки должен произойти путем замены громадного количества функций разума, который по-прежнему выступает в качестве высшей ценности. Следовательно, в XXI веке разум уже не будет ценностью? Но что тогда ценного останется в человеке? Не менее остро стоит и вопрос о роли труда как такового. Как справедливо утверждал Ф. Энгельс:

       «Труд - источник всякого богатства. Но он еще и нечто бесконечно большее, чем это. Он - первое условие всей человеческой жизни, и притом в такой степени, что мы в известном смысле должны сказать: труд создал самого человека» - (Ф. Энгельс).

       Если даже отбросить спорный вопрос о происхождении человека из обезьяны, то все равно остается справедливым тезис о том, что труд имел ключевое значение для трансформации первобытного человека в нынешнего Homo Sapiens. Однако теперь труд подвергается тотальному замещению, что говорит о потере ценности данного процесса. В связи с этим возникают глобальные онтологические вопросы: сохраняет труд ценность или нет? Какой труд сохраняет ценность, а какой - нет? Какая часть населения способна предоставить труд, сохраняющий ценность? Какая деятельность человека вообще может считаться ценной? И так далее. Напомним, что сама мальтузианская ловушка поддерживалась тем обстоятельством, что численность населения имела важное значение для формирования армии, боеспособность которой в условиях архаичного вооружения напрямую определялась её численностью. И лишь при появлении современных видов оружия массового поражения численность армии перестала быть доминантой военной гегемонии. Однако до недавнего времени большой размер страны предоставлял ей преимущества при построении передовых технологических систем, связанных с активизацией талантов и генерированием инноваций (например, США, СССР, Китай, Индия, Бразилия, ЮАР). По всей видимости, ликвидация неомальтузианской ловушки будет сопряжена с нарушением этой закономерности. Пример Израиля, Ирландии, Южной Кореи и Сингапура показывает, что динамичное инновационное развитие страны возможно без гигантской численности населения и большой территории. Похоже, что Четвёртая промышленная революция, направленная на разрушение неомальтузианской ловушки, несет в себе такие социальные вызовы, которые имеют самое острое эволюционное звучание и неизбежно приведут к самым жестким формам социального дарвинизма.

       Надо сказать, что технологии с самого начала выступали в качестве регулятора социальной эволюции со своей внутренней логикой, которую люди плохо понимали. Почти все биологические существа обладают избыточной репродуктивной способностью, причём, чем примитивнее живое существо, тем лучше у него представлена воспроизводственная функция. Так, люди в этом качестве не могут конкурировать с крысами и мышами, а те в свою очередь проигрывают вирусам и бактериям. Однако технологии позволили людям повысить численность своей популяции за счет других животных и за счет эффективного сопротивления природной стихии. На этапе первых трех промышленных революций в развитых странах сформировался так называемый демографический переход, сопряженный со стабилизацией численности населения. Главными факторами этого процесса стали рост благосостояния и вытеснение физического труда, в основе которых лежит технологический прогресс. Сегодня человечество стоит перед очередным масштабным демографическим переходом, основанным на дальнейшем росте благосостояния и вытеснении умственного труда. Скорее всего, он затронет все страны мира, хотя и в неравной степени. Генеральным направлением происходящей модификации является «облегчение» экономики за счет ее массовой цифровизации.

       Анализируя последние тенденции, можно утверждать, что эффект масштаба на стадии Четвертой промышленной революции принимает форму цифровых платформ, которые соединяют продавцов и покупателей широкого ассортимента продукции и услуг. Примечательно, что цифровые платформы представляют собой самостоятельную реальность, которая сама по себе не имеет материального субстрата. Таким образом, путь к рыночному успеху лежит через максимальное усиление эффекта масштаба посредством вхождения в соответствующие цифровые платформы. Можно сказать, что технологический каркас Четвёртой промышленной революции - это цифровые платформы.

       Более того, владение цифровой платформой стало важнее владения базовым активом, что ведет к масштабной рокировке значения различных рыночных игроков в мировой экономике. Можно говорить о появлении такого нового игрока, как владелец цифровых платформ; он не только определяет денежные потоки рыночного круговорота, но и сам по себе олицетворяет рынок. С экономической точки зрения эффект цифровых платформ означает беспрецедентное усиление роли торговли по сравнению с производством. Именно цифровые торговые сети обеспечивают сокращение затрат по сделкам и расширяют ареал потребителей. Такой эволюционный сдвиг связан с тем фактом, что производство по своей природе всегда локально, то есть сосредоточено в конкретных географических точках (местах), в то время как торговля глобальна, ибо потребитель равномерно (повсеместно) распределен по территории планеты. Причем владельцы цифровых технологий и платформ выступают в качестве главных «глобализаторов» торговли и производства. Исходя из сказанного, страны-победители должны:

       - стать держателями передовых цифровых платформ и инновационных экосистем;

       - создать диверсифицированную индустрию, соответствующую основным направлениям Четвертой промышленной революции;

       - справиться с массовым высвобождением труда и нарастанием социального неравенства;

       - сохранить или грамотно модифицировать базовые человеческие ценности.

       Неудачи конкретной страны в решении перечисленных проблем приведут к ее сползанию на обочину цивилизации. Россия, как и другие государства, стоит перед глобальными вызовами Четвертой промышленной революции, однако условия для ее ответов на них являются крайне невыгодными. При разрушающихся отраслях промышленности, науки и образования и высокой степени бюрократизации всей экономической жизни Россия объективно не может адекватно ответить на вызовы Четвёртой промышленной революции. Это означает, что для нее вхождение в новый этап индустриализации будет особенно болезненным.

       Источник: http://nonerg-econ.ru/cat/6/450/

Александра Кузмиди.