«АСФАЛЬТОВЫЕ КАЗАКИ» НА ДОНСКОЙ ЗЕМЛЕ.
Рано утром 26 сентября мы на автомобиле двинулись в путь. По мнению Косова, Дон, вопреки общепринятому мнению о единстве и братстве всех казаков, всегда был расколот и разобщён. В отношениях между собой донские казаки унаследовали многое от соседних горских народов: самомнение, заносчивость, обидчивость и нежелание идти на компромиссы и хоть в чём-то уступить другому даже ради общего дела и пользы (последнее отчётливо видно у самого Косова). Мне кажется, что в наличии таких качеств и заключается ответ на вопрос:
«Почему власти на Дону гораздо более нетерпимы к любому оппозиционному проявлению, чем в собственно России?».
При таких условиях единение казаков может состояться только при наличии единого дела или идеи, которая овладеет умами если не всех, то большинства. Думается, такой общей стратегической идеей могло бы стать стремление добиться казачьей автономии или суверенитета, а также, как добавляет Косов, «православие разного толка» (имеется в виду, прежде всего, старообрядчество, особенно сильное на Верхнем Дону, и зарубежное). Волгоградская область встретила нас сине-жёлто-красным казачьим флагом над постом дорожно-патрульной службы (ДПС) в станице Новониколаевской, который развевался рядом с российским триколором. Отсюда начинаются земли ВДВ - Всевеликого Войска Донского. Указатель направо - Урюпинск, старинный казачий городок на Хопре - символ российской периферийной глубинки. Как только мы въехали в Волгоградскую область, стали попадаться дома, выкрашенные в традиционные для Дона цвета: белые стены с синими или ярко-голубыми рамами. В бело-синий цвет окрашены ставни, двери, наличники. Не только частные, но и типовые 5-этажки, наряду с привычными белыми рамами, часто имеют рамы, выкрашенные в синий цвет или окантованные синим цветом по периметру оконного проёма. Сколько мы потом ни пытались узнать об истоках этой традиции, никто нам ничего не поведал:
«Всегда так красили» (лишь позднее я прочитал о старой донской казачьей традиции обмазывать цветной глиной свои курени, используя синюю и белую глины - Примечание автора).
По пути заехали в Михайловку (в прошлом Михайловская слобода). По воскресным дням там обширный базар, куда мы и направились. На базаре купили традиционные для донской казачьей кухни продукты - ирян и каймак. И продукты, и их названия явно уходят корнями к далёким казачьим кочевым предкам - тюркам-скифам. Ирян представляет собой творогоподобную массу (правильно её следует называть «сузьмой»), только очень кислую. Чтобы «навести ирян», достаточно зачерпнуть кружку воды из любого, даже сомнительного, источника, развести там ложку сузьмы и спокойно пить этот напиток. Донские казаки в шутку называют ирян «казачьей присягой» или «порточным молоком», поскольку сузьму брали с собой в поход в запасных портках. Каймак - это плотные зажаристые пенки, снятые с топлёного молока. Раньше казачки его собирали с топлёного в печи молока. Нынешние хозяйки готовят каймак, используя более скорую и менее трудоёмкую технологию, изготавливая его в газовой духовке. Из Михайловки мы свернули с федеральной трассы в сторону районного центра Серафимовича. Дорога шла вдоль притока Дона - реки Медведицы по так называемым Арчединским и Кумылженским пескам.
В верхнем и среднем течении Дона левобережные и правобережные земли резко отличаются. Левый берег Дона - низкий, урёмный (то есть затапливаемый во время весенних паводков), песчаный, редконаселённый. Правый - полная противоположность: высокая степь, изрезанная глубокими лесистыми буераками, густой урожайный чернозём. В прошлом правый берег был густонаселённым. Ныне, к сожалению, и правобережье не в лучшем состоянии. Развал экономики в целом по России привёл к настоящей катастрофе. Этот благодатный сельскохозяйственный регион сегодня вымирает - молодёжь стремится в города, где готова работать где угодно. Из-за этого многие ранее процветавшие хутора и станицы обезлюдели. Иные предстают останками какой-то исчезнувшей цивилизации: заброшенные дома с пустыми глазницами окон и заросшие бурьяном фундаменты построек, одичавшие сады. Среди навсегда исчезнувших хуторов числится Нижний Калмыков (недалеко от станицы Усть-Хопёрской) - родина знаменитого героя Первой Мировой Кузьмы Крючкова. Этим летом Дон постигла свирепая засуха. После дождей в мае донские степи оказались лишёнными влаги в течение всего лета. Поля подсолнечника, тянущиеся вдоль дороги до самого горизонта, стояли высохшие, почерневшие, их головки, размером с детский кулачок, мёртво смотрели вниз. Правда, нам говорили, что, благодаря майским дождям, урожай пшеницы всё-таки собрали вполне приличный. К концу засушливого лета и Дон, и впадающие в него Медведица и Хопёр оказались ниже обычного уровня на полтора-два метра. Хотя и без этой засухи Дон стал очень мелким - уже почти три десятилетия на реке нет судоходства. А вот, наконец, и сам Дон! Несмотря на низкий уровень воды, он всё равно поражает своей ширью и красотой. Над ним стоит огромный мост, построенный в 1970 годах. До этого ходил паром, его таскал пыхтящий катер. Тогда переправа через Дон становилась целым событием, на неё уходило полдня. Проехав по мосту, мы оказались у пустого поста ДПС. В 1990 годах, во время становления казачества, здесь дежурил казачий патруль, который останавливал все автомобили с иногородними номерами и интересовался причиной приезда на земли Дона. Получив объяснение, казаки произносили:
«Дозволям!».
Хотя, возможно, кого-то и заворачивали назад. Сразу за мостом на правом высоком берегу Дона расположился город районного значения Серафимович - бывшая крупная станица Усть-Медведицкая, центр огромного Усть-Медведицкого округа Области Войска Донского. Сейчас же этот центр - лишь второй по численности город Серафимовичского района после Михайловки - 9 500 человек из 26 200 человек, всего проживающих в районе. Тем не менее, современные казаки придерживаются дореволюционного административного деления и относят к казачьему Усть-Медведицкому округу не только территорию Серафимовичского района, но и других районов, что были образованы на землях прежнего казачьего округа. На сегодня Усть-Медведицкий округ ведёт большую работу среди детей и подростков в целях воспитания в них чувства национальной принадлежности к казачеству.
«Знаете, - говорит окружной реестровый атаман Попадьин, - как было приятно услышать, как однажды в автобусе кондуктор обратилась к маленькой девочке с вопросом:
«Ты кто ж такая будешь?».
А кроха ей с гордостью ответила:
«Я - казачка!».
Вот в этом мы и видим смысл нашей деятельности».
По карте от Усть-Медведицкой до Усть-Хопёрской напрямую не более 25 километров, а по дороге, которую здесь зовут «Гетманский шлях», будет все сорок. Подъезжаем и читаем на дорожном указателе «Усть-Хопёрское сельское поселение» - вот как теперь называется старинная Усть-Хопёрская станица! Многолюдная прежде станица ныне находится в упадке: населения в ней осталось всего порядка 900 человек. По переписи 2002 года казаками записалось около 30 %, хотя на самом деле их больше. В реестр записано всего 53 человека, общественных казаков здесь, как, впрочем, и в Усть-Медведицкой станице, просто нет. Да оно и понятно, люди с трудом выживают. Все окрестные земли находятся во владении некоего «ООО Усть-Хопёрское», генеральный директор которого, местный олигарх по фамилии Сивокозов, живёт то ли в Михайловке, то ли даже в Волгограде. Местные начальники-назначенцы этого олигарха и ведут себя на этих землях, как самовластные хозяева. У казаков, которые заняты добыванием средств для прокормления своих семей и ведущих какое-никакое подсобное хозяйство, просто не остаётся ни сил, ни времени на активное участие в казачьей жизни, в самоуправлении. Впоследствии мы беседовали с атаманом станицы Усть-Хопёрской Петром Семёновичем Тютюнщиковым, и он рассказал интересные вещи. Оказывается, знаменитое Вёшенское восстание 1918 года началось вовсе не в Вёшках, а в Усть-Хопре. Когда местные казаки прознали, что красные держат в плену 300 казачьих офицеров и собираются их расстрелять, то, не мешкая, казаки, всего 13 всадников, бросились на выручку. Красные, зная, что здесь нет крупных сил противника, и потому никак не ожидая нападения, были застигнуты врасплох и в панике бежали. После такого неожиданного поражения красных, хутора, входившие в состав Усть-Хопёрской станицы (а их было более 30), стали восставать один за одним. Только близость Усть-Медведицкой станицы, где красные были очень сильны и находились «красные казаки» Филиппа Миронова, заставила перенести центр верхне-донского восстания в Вёшенскую.
«Однако, - рассказывает атаман Тютюнщиков, - во все советские годы власти помнили про эту «вину» усть-хопёрцев. Если где-то за какой-то мелкий проступок виновного наказывали штрафом, то в случае, если такой же проступок совершался в Усть-Хопре, то в результате обязательно - и атаман выразительно накладывает два пальца одной руки на два пальца другой в виде решётки, - даже уже в 1970, - продолжает Тютюнщиков, - при поставках сельхозтехники, когда соседи получали новые сельхозмашины, нам передавали те, которые уже ранее отработали свой срок».
Почти сразу за «поселением Усть-Хопёрское» возникает хутор Рыбный - конечный пункт нашего путешествия. Почему так назван этот хутор, каково происхождение его названия? Ведь рыба на Дону водится и ловится везде. Евгений Васильевич Косов имеет на этот счёт свою, и довольно убедительную, версию, которую он изложил в опубликованной в 2003 году книге «Особенный вкус национальной охоты». Дело в том, что Рыбой (именно с большой буквы, то есть главным уловом) во всех рыболовных сообществах числилась не всякая рыба, а какой-либо ценный её вид. Так, для архангельских поморов главной Рыбой была сёмга, для астраханских и уральских казаков - осётр, а на Дону ею считалась стерлядь. Но стерлядь отнюдь не «шляется» по всему Дону, а привязана к определённым местам - к тем, где есть «матуличники». Матулика - это донское слово, означающее личинку, которая водится в глинистой почве обрывистого берега. Стерлядь, желающая полакомиться, роет своим удлинённым носом глину и выковыривает эту снедь. Как раз большой матуличник располагается у хутора Рыбный. Доказательством того, что матуличник существует до сегодняшнего дня, явился подарок Евгению Васильевичу от его друга детства, заядлого рыболова - две стерлядки. Из которых одна оказалась с икрой (правда, её было не более 100 граммов), которая была немедленно посолена и на следующее утро съедена. В один из дней мы с Евгением Васильевичем, который всюду был моим гидом, отправились на левый берег Дона. Взяв у соседа плоскодонку, мы переправились через Дон и отправились в пеший поход. Урёмный лес обдонья состоит из местных пород деревьев - это тополь, верба, клён, дуб, вязь, ясень. В этот солнечный день лес был удивительно наряден осенней листвой. Особо запомнился тополь с серебристыми листьями - осокорь, которого нет в средней полосе России. Лес перемежался обширными полянами, раньше здесь косили душистые луговые травы на зимний корм скоту. Но уже лет двадцать как эти роскошные луга никто не косит, и они превратились в непроходимые бездорожные джунгли. Лес поразил меня полным безмолвием - ни людей, ни птиц. За всё наше путешествие лишь один раз где-то каркнула невидимая ворона, да вспорхнула с давно неезженой дороги какая-то мелкая пичужка. Евгений Васильевич рассказал, что в 1950-1960 годы здесь обитало огромное число птиц всевозможных пород. Высоко в небе кружились и по-жеребячьи игогокали коршуны. Зависали в воздухе кобчики, выслеживая мышей и ящериц. Носились стаи золотистых щурок. Лес был наполнен неумолчной перекличкой сизоворонок, сорок. Над водой караулили добычу яркие зимородки. А в 1972 году Дон, как, впрочем, и всю центральную Россию, постигла страшная жара и сушь. На следующий год появилась другая напасть - нашествие шелкопряда, сметавшего всё на своём пути. Стремясь обезопасить полевые культуры, тогдашний партийно-хозяйственный актив решил справиться с проблемой чисто по-большевистски: все окрестные леса были отравлены ядохимикатами. Но, вместе с шелкопрядом погибли все птицы и животные. И вот прошло уже более 30 лет, а жизнь всё ещё никак не может возвратиться в эти места. В этом безлюдном месте, выйдя к озёрам, которые во время разлива Дона составляют одно с ним целое, мы неожиданно встретили двух рыболовов. Судя по стоявшему рядом аккумулятору и длинному мотку провода, они браконьерствовали варварским способом - электроудочкой. Это такой способ, когда мощный электроразряд идёт в воду, убивая всё там живущее. Конечно, собирают браконьеры только крупную рыбу, а бесчисленное множество мальков, вечно кружащихся в водоёмах, числится «погибшими за Родину». Видимо, в том числе и по причине массового браконьерства Дон, ранее считавшийся богатым рыбой, в последние годы утратил способность порадовать рыболова удачным уловом. Приехавший на юбилей племянник Евгения Васильевича, заядлый рыбак, за утреннюю зорьку поймал всего две рыбки размером с ладонь.
Лишь в конце озера на водной глади неожиданно мы увидели одинокого белого лебедя, которого Косов бросился фотографировать. Однако он был настолько нереален в этих безжизненных местах, и даже не пытался пошевелить головой, что мне пришла в голову мысль, что это просто приманка для браконьеров. Среди намеченных мероприятий у нас была запланирована встреча с казаками хутора. В Рыбном, где живёт порядка 200 человек, казаков примерно половина, но в реестре, возглавляемом атаманом Михаилом Тарасовым, состоит всего 24 человека, то есть четверть. Как и везде, на переписи 2002 года многие побоялись назваться казаками. Атаман лично обходил все семьи хутора и уговаривал заявить о своём казачьем происхождении. Почти все обещали, но, когда всё закончилось, оказалось, что более половины предпочли запрятать свои казачьи корни под «русское одеяло».
Встреча с хуторскими казаками состоялась в здании бывшей начальной школы, в этом году закрытой. Пришло не так уж много, но попытка разговора состоялась. Пишу «попытка» потому, что это было именно так, и результатов никаких не дало. Казаки думали, что «большие люди из Москвы» смогут ответить на их наболевшие вопросы местного значения, поскольку заранее была заявлена тема разговора - «как нам жить дальше» - но Косов, взявший роль «первой скрипки», начал поучать их, как жить, «со своей колокольни», весьма далёкой от местных реалий: нужно делать «общак», собирать общую кассу, как евреи и цыгане, нужно организовать садик, где дети будут воспитываться в казачьем духе. Атаман резонно заметил:
«Я получаю 5 тысяч, жена - 3 тысячи. Надо кормить-обувать себя и детей. И сколько я могу отдать в общак и на что можно будет нам всем вместе накопить?».
Кто-то из казаков спросил:
«Как нам под общество получить луку (роща вблизи хутора, находящаяся в ведении лесхоза)? А то нам там невозможно даже ветку поднять (дело в том, что ни газа, ни центрального отопления в хуторе до сих пор нет. Всё на дровах. А кубометр стоит от 1 500 до 1 800 рублей в зависимости от породы)».
Однако Косов всё время стоял на позициях стратегии:
«Создавать куреня и станицы, вносить средства в общий котёл, в общак. Если не сделаете общак - вымрете, как мамонты».
На мой взгляд, получилось, как в расхожем изречении:
«Страшно далеки они (то есть, в данном случае, мы) были от народа».
Надо было просто честно признать, что как нам дальше жить, пока ещё никто не знает. Существуют лишь разные проекты на этот счёт. И встреча нужна была лишь для того, чтобы попытаться нащупать правильный выход из нынешней ситуации, в которой оказалось казачество, выслушав сельских казаков. Надо было задать им этот вопрос, а не приниматься поучать их. Короче говоря, расстались все, недовольные другой стороной (себя я, правда, не отнёс ни к одной). Посетили мы и хуторское кладбище, где у Евгения Васильевича покоится много родственников, среди которых - Подтёлковы. Я его спросил:
«А известный красный казак Подтёлков - не Ваш ли родственник?».
На это Косов честно ответил:
«Не знаю. Наша родня всегда открещивалась от родства с ним. Но, судя по месту его рождения, вполне вероятно, что он был из одного с нашим рода».
На другой день после встречи с хуторскими казаками у нас состоялась поездка в станицу Еланскую, где стараниями потомственного донского казака Владимира Петровича Мелихова воздвигнут грандиозный Мемориал «Донские казаки в борьбе с большевиками». Вместе с нами поехал и усть-хопёрский атаман П. С. Тютюнщиков. Станица Еланская находится недалеко от Вёшенской, и та, и другая станицы (ныне «поселения») - это уже Ростовская область, хотя от хутора Рыбного туда порядка 30 километров, из которых 15 километров грунтовой дороги, совершенно непроезжей по донскому чернозёму в распутицу. Прибыв на место, мы позвонили в ворота, к нам вышел охранник и запустил внутрь большой усадьбы. Проходя по идеально чистым дорожкам мимо заботливо ухоженных цветников и кустарников, мы имели возможность видеть тщательно расставленные предметы старинного быта казачьего Дона: колёса повозок, мельничные жернова, старинные сани, тарантас, плуг. Как музей под открытым небом. Перед самым домом устроен прудик, в котором плавают почти настоящие утки. Вот, подумал я, какой был, видимо, лебедь, которого мы видели во время нашего путешествия на левый берег Дона.
После Еланской мы поехали обратно в Вёшки, чтобы встретиться там по той же теме Мемориала с местными юртовым и окружным атаманами. Окружного никто не знал, где искать, а юртовой атаман оказался главой администрации Шолоховского (так называется теперь бывший Вёшенский) района. Сообщив через секретаршу, кто к нему прибыл, мы услышали, что атаман проводит совещание. Прождав минут двадцать, заволновались. Евгений Васильевич Косов, наш водитель, узрел в окно тучу на горизонте.
«Надо быстрее ехать, - забеспокоился он, - дождь захватит - сядем на грунтовой дороге».
Его поддержал Пётр Семёнович:
«У нас на Дону в дождь не доедешь».
Мы попрощались, передав через секретаря экземпляры последних номеров «Казачьего взгляда». Хотя волновались зря, туча прошла стороной, вернулись на хутор без дождя. На следующий день у нас была поездка в Серафимович (Усть-Медведицкую), где мы занимались закупкой всего необходимого для предстоящего празднования 70-летия Александры Григорьевны - тёти Евгения Васильевича. Там же мы встретились с окружным атаманом Владимиром Николаевичем Попадьиным, который встретил нас очень приветливо, и мы откровенно беседовали в его кабинете более двух часов (приведённый выше его рассказ о девочке-казачке произошёл как раз в этот день). В субботу 3 октября на юбилей Александры Григорьевны собралось около 30 человек. Приехали родственники из Краснодара, из Волгограда, из Волжского, из Калача. За столом собрались представители казачьих фамилий - Талмазовы, Подтёлковы, Косовы, близкие друзья. Дочки, внучки, невестки, племянницы наготовили разных вкусных салатов. Александра Григорьевна достала из погреба солёных огурчиков, помидорчиков, грибков. По такому случаю купили и зарезали барана (молодую овцу килограммов на двадцать). Евгений Васильевич возился с его приготовлением, называя приготовленное кушанье то бешбармаком, то хинкалом. После того, как все выпили и закусили как следует, собравшиеся за столом попытались спеть общую песню. И ничего не получилось! Оказалось, ни хуторские, ни приезжие уже не знают казачьих песен. А петь-то хочется! Вот и пели «советские песни» - «На побывку едет молодой моряк» и «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам». Последний день нашего пребывания на донской земле - воскресенье 4 октября - был чрезвычайно насыщенным. Встали по будильнику ещё затемно. Евгению Васильевичу нужно было успеть до начала литургии встретиться со своим духовником отцом Алексеем, священником храма при Спасо-Преображенском Усть-Медведицком монастыре. Сейчас этот монастырь почти полностью восстановлен после всех большевистских безобразий. Многих привлекает в подвалы монастыря легенда о чудотворном исцеляющем камне. Когда мы вернулись на хутор, то праздник - День хутора, был в разгаре. Собралось около сотни хуторян и гостей. Вовсю пела и плясала хуторская самодеятельность - и молодые, и пожилые. Хорошо пели, с задором. Но не казачьи песни, а всякую лабуду, подражая звёздам эстрады, которых всё время показывают «по ящику» (телевизору). И вот что интересно: на хуторе Рыбном живёт несколько мордовских семей. Так вот их женщины пришли на праздник в национальных костюмах, в особенных головных уборах, собранных из металлических монет. А из казаков никто не пришёл в традиционной казачьей одежде. Только атаман Михаил Тарасов да Евгений Поросятников были в казачьей форме. Я спросил у атамана Тарасова:
- Почему сегодня день хутора? В честь какой даты?
- Выборы через неделю, - ответил Тарасов, - вот власть и ублажает народ. Агитирует голосовать за «Единую Россию».
К сожалению, на Верхнем Дону уже никто не носит национальную казачью форму (одежду), по крайней мере, мне встречать не приходилось, - ни мужчины, ни женщины. У всех обычный общерусский стиль. И мы с Косовым настолько были заметны в своём казачьем одеянии на общем фоне, что после дня, проведённого вместе с племянницей Косова в Серафимовиче в покупках, ей потом говорили:
«Видели тебя с двумя казаками. Хороши!».
Но в то же время хочется заметить: если в среднерусских деревнях матом, как говорится, не ругаются, - на нём просто разговаривают, то за всё время моего пребывания на Дону я не услышал ни одного нецензурного слова.
Александр Дзиковицкий.