ВЕЧНЫЙ ЗОВ РУССКОЙ ИДЕИ В ХХ СТОЛЕТИИ. ЧАСТЬ 1.

       Русский мир переживает в своей постсоветской истории смертельный кризис, главным свидетельством которого стал военный конфликт между Россией и Украиной как основными людскими массивами русского общественного организма, предрекая ему очередной акт самоубийственного финала. Разрушительные валы социальной стихии уже дважды накрывали смертным саваном россиян в ХХ столетии, как это случилось первоначально с Российской империей, а потом произошло с Советским Союзом: ныне в военном столкновении российских и украинских общественных масс нарастает роковой третий вал. Как всякое самоубийство людей является результатом помрачения их сознания, так и саморазрушение стран свидетельствует о болезненном помутнении их коллективного разума, о распаде высших отделов государственного ума.

       Россия на пути к исторической гибели.

       С чем же связан хронический распад государственного разума в российском обществе? Ответ на него представляется крайне простым и в то же время требует солидного обоснования: гибель Российской империи и кончина Советского Союза были вызваны утратой в коллективном сознании страны «центральной идеи», способной обеспечить связь отдельных концептуальных сфер общественного сознания в претворении высшей цели. Исторически сложилось, что такой «генеральной идеей» российского социума выступает «Русская идея»: субъективное игнорирование или даже простое незнание правящими кругами российского общества этой идеи и ведет к распаду общественного сознания, обрекая страну на гибель. Этот процесс духовного саморазрушения и происходит ныне у нас на глазах с постсоветской Российской Федерацией, все более явно демонстрирующей хаос в мыслях и делах. Особенно отчетливо наступление социального безумия обнаруживается сегодня в повальном стремлении представителей российских разведывательных служб заняться реконструкцией концептуальных основ развития страны. Видно, ситуация в стране, действительно, настолько плоха, что служители «плаща и кинжала», отложив в сторону свои главные орудия, решили на время заняться сугубо утилитарным делом подсчетом «дебита и кредита».

       Хочется спросить их: господа разведчики, а где же вы были, когда подрывные силы разрушали Советский Союз, почему тогда вы постеснялись пресечь деструктивные процессы? А теперь вы пытаетесь учить всю Россию жить по вашим правилам: не страна, а сплошная разведшкола - от низа до самого верха. Если в прошлом вы в таком же режиме творили свое «тайное дело», в каком ныне управляют Россией, то становится понятным, почему Союз рухнул. Давайте все же заниматься каждый своим делом: армия и разведка - защищать страну от внешней агрессии и выявлять «платных» иностранных агентов, а интеллигенция, формируя идеологию и развивая науку, спасать общество от внутреннего раздора, проектировать его достойное будущее. Ни Внутренний Предиктор, ни Небополитика не спасут Россию от духовного разложения и гибели, а только животворный Дух Русской идеи, который направлял русский народ в его поступательном историческом движении. А когда русский люд начинает забывать созидательные очертания своего идейного наставника, тогда и развивается «духовная гангрена» в общественном организме, происходит самоубийственный процесс политического распада Русского мира. Поэтому в российском социуме всегда рядом с политическим правителем страны должен стоять хранитель Русской идеи. В свете этой духовной проекции постсоветского российского общества я ранее уже подчеркивал необходимость учреждения «Высшего Национального Совета России» как собрания хранителей нравственной традиции общества:

       «Включающего в свой состав настоящего и бывших ее президентов и премьер-министров, а также верховных религиозных наставников страны. Россия издревле строилась как нравственный союз представителей верховной политической и духовной власти» - (Идейный горизонт возрождения России в созидании великого будущего).

       Источник: https://rodveche.ru/node/744

       Главная причина крушения Российской империи, падения Советского Союза и нравственной деградации постсоветской России - это русофобия, отказ от Русской идеи как генерального исторического проекта в развитии общества. Царская Россия только на словах признала в ХIХ столетии «народность» вслед за «самодержавием» и «православием» третьей нравственной опорой страны, а на деле лишь в 1861 году был запущен процесс освобождения русских крестьян от крепостной кабалы, практически в то же время, когда в США были освобождены от рабства чернокожие невольники (1862-1865 годы). Русофобия в годы СССР наиболее отчетливо проявила себя в подавлении религиозных традиций народной жизни, в признании воинствующего атеизма идеологической опорой советского строя, в целенаправленном разрушении организационных устоев Русской Православной церкви по нравственному воспитанию русских людей, утративших в итоге понимание своих предков, разорвавших идейную связь времен в российской истории. В постсоветской РФ верховная власть вообще отказалась от какой-либо государственной идеологии в руководстве обществом, запретив ее статьей № 13 Конституции страны от Ельцина, полагая, что рыночные инстинкты конкуренции и накопительства сами направят людей в нужном направлении: именно так и произошло, направив людей к подрыву гражданской солидарности, подталкивая страну к исторической пропасти.

       Самым страшным в нынешней ситуации для российского социума, предвещающим близкий конец его исторического пути, является то, что интеллектуальная элита страны, сосредоточенная в Институте философии РАН, признает оправданным и справедливым для России жить, думать и действовать по лекалам Западной цивилизации, отказываясь от своего права на  самостоятельный путь развития в мире.

       «Такое восприятие европейского (западного) цивилизационного проекта как универсального, - признается директор Института Андрей Смирнов, - господствовало и продолжает в значительной мере господствовать в России и среди философов, и в обществе в целом. Это принимается на уровне массового убеждения» - (А. В. Смирнов. Текущие задачи русской философии).

       Сегодня российское государство само подрывает собственным идеологическим безволием духовные очертания своего достойного будущего. Только преодоление рыночного безумия, торгашеского всевластия «Золотого тельца» над душами россиян, отказ следовать по западному пути может спасти страну от гибели. Разумным ориентиром этого духовного пробуждения и служит Русская идея.

       Вечный зов Русской идеи в конце ХХ века.

       Но к чему направляет своих последователей Русская идея, к чему она зовет русских людей? К сожалению, революционные подвижки в жизни России ХХ века полностью отучили российскую общественность от способности понимать призывы Русской идеи. В значительной степени данная утрата была подготовлена сугубо материалистическим взглядом на мир советской эпохи, отлучивший практический ум соотечественников от восприятия высших истин духовного бытия. Отсюда и возникло представление о «пустоте» содержания Русской идеи, когда многие современные исследователи ссылаются на ее незнание и непонимание, а нередко низводят ее возвышенные смыслы к простейшим требованиям коллективной жизни.

       Об этом «советском наследии» в жизни постсоветской России вполне убедительно говорил в своем докладе от 23 ноября 2005 года на историко-методологическом семинаре «Русская Мысль» профессор В. Н. Сагатовский, опубликовавший в последнем десятилетии ХХ века книгу «Русская идея: продолжим ли прерванный путь?». Уважаемый исследователь Русской идеи покинул наш мир в 2014 году, но главный завет его жизни - идти вслед за Русской идеей - продолжает служить русским людям в понимании высших смыслов их практических усилий.

       «Почему, так активен вот этот хор незнающих, непонимающих, - ставит он перед аудиторией семинара вопрос, - а самое главное, почему эти идеи практически оказываются невостребованными?».

       Наверное, потому, полагаю я, что нынешние правители постсоветской России считают их ненужными для управления страной, вновь демонстрируя этим русофобскую настроенность своих мыслей и действий. Первое препятствие на пути к верному пониманию Русской идеи, помимо устранения исходного, сугубо произвольного отрицания ее значения в жизни России, заключается в преодолении представления о концептуальной одномерности ее содержания, отстраненной от динамики исторического процесса, оторванности ее сути от многомерной объемности окружающего мира. Стремясь пробудить у слушателей верное представление о коренных установках Русской идеи, Сагатовский, прежде всего, раскрывает сокровенное содержание концепта «идея» как базисного понятия своего исследования.

       «Идея - это то, что отвечает на вопрос:

       «Во имя чего живет эта культура, эта общность? Чем дышит этот менталитет?»».

       Другими словами, национальная идея - это выражение коренной сути исторических явлений народной жизни или, в нашем случае, разумной первоосновы исторической практики русского народа.

       «Поэтому «русская идея», - заявляет Валерий Сагатовский, - это ответ на вопрос: во имя чего хочет жить русская культура?».

       Именно эта «идеальная воля» к жизни и определила все достижения русского народа в мировой истории; утрата им данного идеального стремления и вызвала в его действиях самоубийственные рецидивы. Поэтому Кремль для спасения страны от очередного акта социального самоубийства должен претворить в собственной политике «русскую идеологию». При развертывания внутреннего содержания Русской идеи профессор Сагатовский использует три «наводящих понятия» - «воля к любви», «соборность» и «общее дело» в его современной трактовке как практической реализации научного разума.

       «Вот «соборность» - это центральная характеристика «русской идеи», - указывает он, - а принцип антропокосмизма - это основной мировоззренческий принцип, который вытекает из «русской идеи»».

       Такое понимание главных аспектов коренного смысла Русской идеи следует признать вполне правомерным, полагая, во-первых, «волю к любви», то есть христианскую «жертвенность», самоотверженность высшим внутренним императивом человеческой личности, представляя, во-вторых, «соборность» высшим внутренним императивом человеческого сообщества и утверждая, в-третьих, антропокосмизм высшим внутренним императивом мировой реальности, выражающим синтез природы и человека. Третий ориентир, говорящий о согласии природной целостности и высших способностей человеческого существа, указывает на мировой разум, представленный в современном научном мышлении понятием «ноосфера».

       «На самом деле, - указывает Сагатовский, - сейчас многие склоняются к такому пониманию, что ноосфера - это особый способ решения отношений между обществом, личностью и природой, и между человеком и миром в духе антропокосмизма».

       Силой, объединяющей в одно идеальное целое эти три эмпирически зримых аспекта бытия в ликах «человеческого индивида», «общества» и «природного космоса», выступает дух Любви. Профессор Сагатовский подчеркивает свое согласие с пониманием «соборности» у Бердяева.

       «Соборность, - пишет Бердяев, - есть общение в любви».

       Таким образом, всемирной подосновой Русской идеи, по мнению советско-российского мыслителя, служит вселенская энергия Духа Любви как созидательной мощи мироздания.

       «Масштаб должен быть задан: это любовь к другому, любовь к целому, это великое чувство меры, это великое чувство единения, когда индивидуальное и целое по внутреннему зову сердца, по фундаментальному настрою любви признают самоценность друг друга».

       Таким образом, в понимании Сагатовского, концептуальный строй Русской идеи представлен на рубеже ХХ-XXI веков императивами «Самоотверженности», «Соборности», «Ноосферности», питаемых духом вселенской Любви. Но именно такая всеохватность, содержательная полнота концептуальных построений ушедшего в «мир иной» мыслителя, сводимых в итоге к христианскому завету Любви, делает их уязвимыми для критики, отмеченной самим автором в общении с аудиторией.

       «Один известный петербургский философ, - сообщает он слушателям, - ознакомившись с моим представлением о русской идее, сделал такое замечание:

       «Вообще-то это неплохо, только почему ты эту идею называешь «русской идеей»?».

       Другими словами, универсализм представленной концепции слишком сильно возвышает ее над русским историческим бытом, чтобы она могла претендовать на выражение особенностей национальной идеологии русского народа: вселенский дух христианской идеи обращен ко всем людям, не разделяя их по национальным особенностям. Признавая данное замечание справедливым, я полагаю необходимым для более точного понимания исследуемого концепта отойти от его представления в наше время и обратиться к мнению начала ХХ века, представленному в 1909 году работой Вячеслава Иванова «О Русской идее».

       Вечный зов Русской идеи в начале ХХ века.

       Вячеслав Иванов в своей публичной лекции «О Русской идее» (1909 год) оценивает состояние нравственной жизни Росси начала ХХ века как совершенно разорванное губительными гражданскими противоречиями, очень напоминающее наше сегодняшнее время.

       «Мы ничего не решили, и, главное, ничего не выбрали окончательно, и по-прежнему хаос в нашем душевном теле, и оно открыто всем нападениям, вторжению всех - вовсе не сложивших оружия - наших врагов».

       И главным вопросом в историческом лабиринте проблем российского общества того времени выступает задача национального самоопределения, указанная Русской идеей.

       «И кажется, - констатирует он, - что, как встарь, так и ныне, становясь лицом к лицу, на каждом повороте наши исторических путей, с нашими исконными и как бы принципиально русскими вопросами о личности и обществе, о культуре и стихии, об интеллигенции и народе, - мы решаем последовательно единый вопрос - о нашем национальном самоопределении, в муках рождаем окончательную форму нашей всенародной души, русскую идею».

       По мнению мыслителя, главной прочной опорой русских людей в осмыслении собственной самости может быть только вера в спасительную миссию Христа.

       «Единственная сила, организующая хаос нашего душевного тела, - подчеркивает Вячеслав Иванов, - есть свободное и цельное приятие Христа, как единого всеопределяющего начала нашей духовной и внешней жизни: такова основная мысль всего моего рассуждения».

       Но выделяя значение в понимании генеральной русской духовной опоры христианского учения, наш предшественник стремится выявить психологические особенности его восприятия в русской ментальности, конечным выражением которых и оказывается русская «национальная идея». В трактовке Вячеслава Иванова, всякая:

       «Национальная идея есть самоопределение собирательной народной души в связи вселенского процесса и во имя свершения вселенского, самоопределение, упреждающее исторические осуществления и потому двигающее энергии».

       Следовательно, Русская идея - это созидательная энергия русской народной души, определяющая ее исторические деяния. По мнению мыслителя, национальная идея обретает «ложный характер» и становится всенародным заблуждением, когда наполняется сугубо эгоистическим содержанием, как это произошло позднее с германской нацией в культе фашизма как идеологии национального превосходства, породившей практику истребления «неполноценных народов» в лице евреев, русских, цыган. Не следует также, полагает он, смешивать смысл «национальной идеи» с «государственным строем» общественной жизни.

       «Ложным становится всякое утверждение национальной идеи только тогда, когда неправо связывается с эгоизмом народным или когда понятие нации смешивается с понятием государства».

       Эту мысль о недопустимости подмены «национальной идеи» понятием «государства» он обосновывает ссылкой на исторический опыт сохранения еврейским народом своей мессианской идеи и вне рамок собственного государства. Однако «еврейский опыт» не следует абсолютизировать: что присуще евреям в виде их особой духовной сплоченности на основе непрерывного исторического предания, то не вполне согласуется с историческими обстоятельствами жизни иных народов, в частности русского. Для русских масс возникновение государства стало важнейшим фактором их исторической судьбы, сплотившим племена восточных славян в единый народ. Военный конфликт между Россией и Украиной вновь показал пагубность идеологии политического размежевания русских народов. С другой стороны, историческая гибель мировых империй нередко происходила из-за усыхания у них основных национальных корней. Особенно наглядно это проявилось в гибели Российской империи и крушении Советского Союза, утративших живую связь государственного организма с волей русского народа. Поэтому постсоветская Россия должна учитывать этот трагический факт и не терять практической связи с интересами русского народа. Вячеслав Иванов, представляя свое понимание Русской идеи, хочет раскрыть не «узко-национальный», а вселенский ее размах, углубляя, в связи с этим ее религиозные корни.

       «Всякий раз, когда национальная идея вполне определялась, она определялась в связи общего, всемирного дела и звала нацию на служение вселенское, она по существу, со времен Рима, несовместима с политическими притязаниями национального своекорыстия; она уже религиозна по существу».

       Поэтому, признавая «религиозный характер» Русской идеи, мыслитель стремится выявить ее вселенский смысл:

       «Ты, русский, - призывает он соотечественников к активному действию, - одно памятуй: вселенская правда - твоя правда; и, если ты хочешь сохранить свою душу, не бойся ее потерять».

       Какую же вселенскую мысль таит в себе русская душа?

       «Так, - намечает Иванов главное направление своих рассуждений, - я затрагиваю великий и сокровенный вопрос о мистическом значении нашего самоопределения в ближайшем будущем».

       По его мнению, исторический опыт ХIХ века, заполненный яростным стремлением российской интеллигенции к воссоединению с народом и протестом против их социального отчуждения, говорит о «всенародности» как гражданском выражении русской «национальной идеи».

       «Всенародность - вот непосредственно данная внешняя форма идеи, которая кажется нам основою всех стремлений наших согласить правду оторвавшихся от земли с правдой земли».

       Вячеслав Иванов хочет определить внутренние истоки этой идейной тяги интеллигенции к всенародному единству, независимые от исторических обстоятельств. Откуда в русской среде, ставит он перед собой вопрос:

       «Это порой самоубийственное влечение к угашению в народном море всего обособившегося и возвысившегося, хотя бы это возвышение было вознесением света и путеводного маяка над темным морем?».

       Стремясь объяснить тягу русской интеллигенции к претворению в жизни российского социума идеала «всенародности», он выделяет в исторической жизни общества два состояния культуры - примитивного органических эпох и критического инновационных эпох. В сознании граждан первого исторического типа преобладает дух тождества, влечение к поддержанию неизменности социального уклада, когда общее доминирует над частным, рассматривая нарушение общего канона как преступление, как отступление от заветов предков, решительно пресекая всякое отклонение от общего стандарта в действиях отдельных индивидов, как это произошло с приговором Сократа к смерти. В сознании представителей второго типа культуры доминирует дух различия, разделения граждан в качестве самостоятельных лиц, возвышая личностное право над общим, подчиняя общество повелениям частного интереса, когда индивид становится генеральной фигурой общественного движения, генерируя нововведения и растущее отчуждение, разобщение социальных сил.

       Эти два вида социальных укладов можно определить как «интегральный» и «дифференциальный», традиционный и инновационный стиль жизни. В первом случае «общее» в облике сплоченного «народа» выступает основой социального роста, диктуя свои законы индивидам; во втором главным началом социального развития оказывается индивидуальная активность, устанавливающая для народа и всего мира новые правила социальной игры. При первой жизненной стратегии успех обеспечивается сплоченным усилием народных масс; при второй стратегии социальный рост достигается за счет разнообразия индивидуальных усилий. Вячеслав Иванов дает нравственную оценку этих двух укладов социальной жизни как «божественного» и «обезбоженного», раскрывающего в людях потенциалы греховной свободы.

       «Органическая эпоха аналогична эдемскому состоянию детского бытия в лоне Творца потому, что центр сознания там - не в личности, а вне ее. Критическая же эпоха - эпоха люциферианского мятежа индивидуумов, пожелавших стать «как боги»».

       При этом он полагает, что современный мир переживает «критическую фазу», вслед за которой должна прийти новая стадия религиозного возрождения.

       «И ныне, поскольку человеческая культура безбожна, она культура еще только критическая, люциферианская, Каинова; но всякое внесение в нее религиозного начала как определяющей всю жизнь верховной нормы, зачинает процесс правой рединтеграции и предуготовляет переворот, имеющий уничтожить все ценности критического культурного строительства для замены их ценностями иного, всеобъемлющего в Боге сознания».

       В жизни России обнаруживается некая особенность, когда эти два вида культуры не подавляют, не отторгают друг друга, а стремятся к взаимному сочетанию, при котором интеллигенция как одно из высших сословий инновационной культуры хочет оставаться «народной». Жизнь российской интеллигенции как порождения «критической культуры» демонстрирует странное влечение к «нисхождению в народ».

       «Интеллигенция, - по оценке Вячеслава Иванова, - тяготилась быть классом, господствующим и образованным и явила исключительный в истории пример воли к обнищанию, опрощению, самоупразднению, нисхождению».

       Если в других сообществах наблюдается в критическую эпоху максимальное стремление высших слоев к возвышению над народными низами, то многие представители русского высшего общества стремились к органическому, практическому слиянию с народом.

       «Любовь к нисхождению, проявляющаяся во всех этих образах совлечения, равно положительных и отрицательных, любовь, столь противоположная непрестанной воле к восхождению, наблюдаемой нами во всех нациях языческих и во всех, вышедших из мирообъятного лона римской государственности, составляет отличительную особенность нашей народной психологии».

       Эта тяга высших слоев к слиянию с народом говорит об особой природе русского народного характера, не отпускающего своих кровных детей из-под власти русского национального Духа, духа реализма и Правдолюбия.

       «Основная черта нашего народного характера, - подчеркивает Вячеслав Иванов, - пафос совлечения, жажда совлечься всех риз и всех убранств, и совлечь всякую личину и всякое украшение с голой правды вещей».

       Таким образом, Русская идея представляет собой, по мнению мыслителя, нравственную установку народной воли в максимально реалистическом восприятии мира, в искании Правды.

       «Здесь коренятся: скептический, реалистический склад неподкупной русской мысли, ее потребность идти во всем с неумолимо-ясною последовательностью до конца и до края, ее нравственно-практический строй и оборот, ненавидящий противоречие между сознанием и действием, подозрительная строгость оценки и стремление к обесценению ценностей».

       В этом стремлении к Правде как высшему руководству собственной воли русский народ готов идти до конца, до самого до края жизни, уповая лишь на волю Бога в спасении от падения в историческую бездну. Какого же конца жаждет найти Русская душа в своем безмерном искании Правды жизни? По мнению Вячеслава Иванова, русский народ жаждет восстановления всевластия культуры «органической», то есть интегральной, «всенародной».

       «Только у нас, - заявляет он, - наблюдается истинная воля ко всенародности органической, утверждающаяся в ненависти к культуре обособленных возвышений и достижений, в сознательном и бессознательном ее умалении, в потребности покинуть или разрушить достигнутое и с завоеванных личностью или группою высот низойти ко всем».

       За экстремальным стремлением земной воли русского народа к утверждению культуры органической, всенародной Вячеслав Иванов усматривает очертания религиозной идеи самопожертвования.

       «В терминах религиозной мысли нисхождение есть действие любви и жертвенное низведение божественного света во мрак низшей сферы, ищущей просветления».

       Более того, наш религиозный мыслитель усматривает в коллективной воле русского народа самоотверженную миссию Христа.

       «Эти таинственные заветы кажутся мне начертанными на челе народа нашего, как его мистическое имя: «уподобление Христу» - энергия его энергий, живая душа его жизни. Императив нисхождения, его зовущий к темной земле, его тяготение к этим жаждущим семени светов глыбам определяет его, как народ, вся подсознательная сфера которого исполнена чувствованием Христа».

       Тот свет любви, который был собран когда-то в живительном луче индивидуального тела Христа, обрел коллективную жизненную силу в исторической практике русского народа: в этой религиозной проекции русский народ выступает в мировой истории как народ-Христоносец, о чем Вячеслав Иванов поведал слушателям своей публичной лекции в сказании о Христофоре.

       «Легенда о Христофоре представляет его полудиким сыном Земли, огромным, неповоротливым, косным и тяжким. Спасая душу свою, будущий святой поселяется у отшельника на берегу широкой реки, через которую он переносит на своих богатырских плечах паломников».

       В этом стремлении служить спасению от гибели всего человечества Русскую идею, возможно, правильнее было бы определить не как Всенародность, а как Всечеловечность. Россия и поныне пытается нести на своих широких плечах бремя всего мира, надеясь спасти его от гибели. В этом своем крайнем, «запредельном стремлении» к опрощению и всемирному служению русский народ жаждет обрести «воскресение», то есть духовное «преображение», преодоление власти смерти.

       «Воспроизводя в своем полуслепом сознании, в своем, ему самому еще неясном соборном внутреннем опыте христианскую мистерию Смерти крестной, одного ждет он и одним утешается обетованием Утешителя. Он ждет и жаждет воскресения. Семя, умершее в темных глыбах, должно воскреснуть. Во Христе умираем, Духом Святым воскресаем».

       Таким образом, согласно концептуальным построениям Вячеслава Иванова, русская идея раскрывает свой религиозный, коренной субъективно-психологический настрой в требованиях «Правдолюбия», «Всенародности», «Воскресения» как духовного Преображения.

       «Такою представляется мне в религиозном ее выражении наша национальная идея, - подчеркивает русский мыслитель. - В ней раскрывается глубочайший смысл нашего стремления ко всенародности, нашей энергии совлечения, нашей жажды нисхождения и служения».

       По мысли философа, русская идея выражает коренную суть христианской идеологии самопожертвования, овладевшей коллективной волей русского народа, предметно определяя ее черты духом «всенародности», жаждой «правды» и надеждой на «воскресение».

       «Общий склад русской души таков, что христианская идея составляет, можно сказать, ее природу. Она выражает центральное в христианской идее - категорический императив нисхождения и погребения Света и категорический постулат воскресения».

       Во всех этих трех ликах русской идеи раскрывается «субъективный настрой» русского народа, но не видны «объективные основания» для исполнения его надежд помимо неизбежного прихода смерти. Имеется ли в Русской идее образ земных сил, способных преодолеть всевластие Смерти, достойных служить практической опорой русского народа в стремлении к «всенародности», «правде», духовному «воскресению»? Обратимся в поисках ответа на данный вопрос к работе 1948 года «О Русской идее» зарубежного русского мыслителя Ивана Ильина, попытавшегося оценить идейные перспективы Русского мира при взгляде извне, со стороны пространства иноземной культуры как действительной границы русских возможностей.

       ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

       Доктор философских наук, профессор, академик Ноосферной общественной академии наук, член научно-исследовательской группы «Прометей» Лев Гореликов.