БРЕСТСКАЯ КРЕПОСТЬ - 1.

       Действительно, слишком мало сведений для окончательных выводов, однако некоторые наблюдения сделать можно. Во-первых — ни о каком «среднеазиатском аспекте» не говорится ни в одном из известных мне, в том числе и неопубликованных, источников. Не говорили мне о наличии каких-либо сведений об этом в фондах музея и сведущие в них люди. Напротив — немцы, пробивающиеся по западной части Северного, пишут о «киргизском полку» (125 сп). Возможно — в качестве одного из объяснений его стойкости? Большинство авторов если и выделяют какую-либо категорию среди добровольно сдающихся, говорят именно о «приписниках». Однако можно предположить, что «приписники» являлись скорее детонатором добровольной сдачи. Учитывая, что в УР они не выводились, среди оставшихся в крепости именно «приписники» составляли большинство. Большие числа сдающихся в плен — следствие именно этого факта. Главные же причины капитуляции отдельных участков — вовсе не национальный или социальный состав их защитников, а израсходование боеприпасов, голод, жажда и энергичные действия немецких штурмовых групп (например, саперов, подрывающих здания), артиллерии или авиации (Восточный форт). О случившемся в Брест-Литовске советские люди, находившиеся к востоку от линии фронта, узнают еще не скоро. Те, кто уходил из Бреста 22 июня, слышали лишь шум боя в его цитадели и, обгоняя отступавших от границы безоружных и зачастую полуодетых бойцов и командиров, первой вестью о Бресте, принесенной в штабы Красной Армии, сделали именно быстрое окружение и разгром соединений, загнанных еще перед войной в ловушку цитадели. События, произошедшие с войсками 4-й армии, в чьей полосе немецкое наступление развивалось наиболее стремительно, в начале июля 1941-го именно так и представляли — окружение, разгром и последующее бегство. Брест, находившийся в центре ее боевых порядков, надолго стал символом поражения советских войск на западной границе. Попытки объяснить происшедшее начались сразу же. Вслед за секретарем Брестского обкома ВКП (б) Тупицыным, еще 25 июня четко определившим виновных, 3 июля заместитель начальника управления политической пропаганды Западного фронта бригадный комиссар Григоренко в своем донесении начальнику Главного управления политической пропаганды РККА говорил об этом так:

       «Одной из основных причин поражения и панического бегства отдельных соединений (6 и 42 сд) является неправильное понимание существа договоров капиталистических государств: верили в договор с Германией и считали, что она не посмеет на нас напасть. Указанные соединения, находясь у самой границы, зная, что Германия концентрирует войска у наших границ, продолжали жить мирным настроем, начсостав отпускали по домам к семьям за 7 – 10 километров от расположения части, не приняли мер к усилению бдительности. Больше всего паника возникла в Бресте и вообще в 4-й армии».

       Объяснения не только давали — их требовали, причем в духе того времени — весьма напористо. Арестованным в июле командующего фронтом Павлову и командарму-4 Коробкову, не сумевшим выиграть борьбу за Брест, теперь, объясняя обстановку, приходилось бороться уже за свои жизни. Бывший командующий ЗапОВО в брестском разгроме увидел, прежде всего, вину своих подчиненных:

       «Я признаю себя виновным в том, что не успел проверить выполнение командующим 4-й армией Коробковым моего приказа об эвакуации войск из Бреста. Еще в начале июня месяца я отдал приказ о выводе частей из Бреста в лагеря. Коробков же моего приказа не выполнил, в результате чего три дивизии при выходе из города были разгромлены противником. После того, как я [в ночь на 22 июня] отдал приказ командующим привести войска в боевое состояние, Коробков доложил мне, что его войска к бою готовы. На деле же оказалось, что при первом выстреле его войска разбежались. В период 22 – 26 июня 1941 года, как в войсках, так и в руководстве, паники не было, за исключением 4-й армии, в которой чувствовалась полная растерянность командования. Происшедшее на Западном фронте, заставляет меня быть убежденным в большом предательстве на Брестском направлении. Мне неизвестен этот предатель, но противник рассчитал точно, где не было бетонных точек, и где наиболее слабо была прикрыта река Буг».

       Однако сам командарм-4, Коробков, на судебном заседании 22 июля полностью отрицал свою вину. На заявление, при рассмотрении его дела, председательствующего на заседании армейского военного юриста В. В. Ульриха о том, что, согласно показаниям Павлова, «на их [4-й армии] участке совершила и дошла до Рогачева основная механическая группа противника и в таких быстрых темпах только потому, что командование не выполнило моих приказов о заблаговременном выводе частей из Бреста», Коробков ответил:

       «Приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался. Я лично такого приказа не видел».

       Павлов сразу же вскинулся:

       «В июне по моему приказу был направлен командир 28-го стрелкового корпуса Попов с заданием — к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста в лагеря».

       Но Коробков продолжал отклонять обвинения, бывшего командующего фронтом:

       «Я об этом не знал. Значит, Попова надо привлечь к уголовной ответственности за то, что он не выполнил приказа командующего».

       Впрочем, итог судебного заседания был предрешен. Однако судьба Бреста в истории разгоравшейся Отечественной войны — нет. И первый шаг к превращению города на Буге от символа разгрома и бегства к символу мужества и стойкости сделала находка в марте 1942 года среди бумаг разгромленной северо-западнее Ливны 45-й пехотной дивизии «Отчета о взятии Брест-Литовска». Да, первыми начали говорить не люди, а — документы. Потом — камни:

       «1941 год 26 июня. Нас было трое, нам было трудно. Но мы не пали духом и умрем как герои».

       Такую надпись сняли со стены Брестской крепости 29 августа 1949 года участники экспедиции, отправленной в крепость Белорусским государственным музеем Великой Отечественной войны:

       «Надпись размещалась в одной из комнат западной части казармы Брестской крепости, расположенной вдоль реки Буг. Надпись находилась на высоте 1,2 метра от пола на стене, обращенной к западу около амбразуры. Около амбразуры на полу были гильзы от патронов и пулеметные ленты станкового пулемета. К нашему приезду все это было сброшено строителями в реку Буг. Надпись, глубиной во весь слой покраски стены (1 – 1,5 миллиметра), была выцарапана твердым предметом, видимо, пулей или гвоздем, и обнаружена после того, как комната была очищена от щебня, которым она была завалена во время бомбардировки. Стены комнаты были запылены, сырые и подвергались воздействию сырости от заваленной земли и щебня. При снятии со стены последнее слово надписи («герои») обсыпалось. Товарищи, проводившие эту работу, по своей неопытности (в целях фотографирования) написали заново это слово следующей строчкой слева. Таким образом, последнее слово надписи (последняя строчка слева) «герои» реставрации не подлежит. Его следует заделать на том месте, где оно написано сейчас, и воспроизвести в предыдущей строчке справа, где оно было написано героями крепости».

       Теперь слово «герои» навечно вписано в историю Бреста. И напоследок стихи из найденного обрывка бумаги, написанного, накануне войны, кем – то из неизвестных бойцов, найденного в развалинах Брестской крепости в 1950-х годах. До сих пор неизвестно, как он погиб и главное где.

 «За охрану родного края,

Ты мне ласково руку пожми,

Не тоскуй, не грусти, дорогая,

Крепче нашей любви не найти».

       А теперь сам отрывок из книги. Идеи «блицкрига» прочно сидели в немецких головах. В соответствии с планом взятие крепости было возложено на 45-ю пехотную дивизию генерал-майора Фрица Шлипера. Это соединение было сформировано в апреле 1938 года на территории Австрии на базе 4-й австрийской пехотной дивизии и состояло из 130, 133-го и 135-го пехотных полков, 45-го танкового истребительного дивизиона, 98-го артиллерийского полка, 65-го батальона связи, 81-го инженерного батальона и подразделений обеспечения. Несмотря на то, что части, укомплектованные австрийцами, по своим морально-боевым качествам уступали немецким, 45-я пехотная участвовала в боях на территории Франции и Польши, где неплохо показала себя. План взятия крепости строился на внезапности. Штурмовые отряды пехоты должны были продвигаться вперед между огневыми налетами артиллерии. Приданную 45 пд мощную артиллерийскую группу составили 600-мм мортиры «Карл» 2-й батареи 833-го тяжелого артиллерийского дивизиона (орудия «Один» и «Тор»), 158,5-мм реактивные системы «Небельверфер» (8-й и 105-й дивизионы), а также приданные 682, 683, 684-я батареи 210-мм мортир образца 1918 года, объединенных в «мортирный дивизион Галля». Наблюдение за целями и корректировку огня должен был вести 8-й дивизион привязных аэростатов. Цитадель не являлась главной целью 45-й дивизии, направление основного удара осуществлялось одной из трех ударных групп — правой. Ее задачами стал захват мостов на реке Мухавец (им были присвоены кодовые наименования «Гипп», «Холм», «Вулька» и «Ковель»), Учитывая, что через них может начать отход размещавшаяся южнее Бреста 22 тд РККА, задача их удержания правой ударной группой являлась не менее серьезной, чем захват. Помимо этого, перед правым ударным отрядом были поставлены задачи охвата Бреста с юга и овладение южным островом Брест-Литовской крепости. Было принято решение усилить центральный отряд, так как первоначально выделенной для этой цели усиленной роты оказалось недостаточно. Для поддержки, в некотором смысле и дублирования захвата мостов правому штурмовому отряду придали группу специального назначения с задачей — стартовав на штурмовых лодках в полосе действий отряда, на большой скорости достичь мостов на реке Мухавец и захватить их неповрежденными, предотвратив подрыв мостов и их использование Красной Армией, как для отвода сил, так и для подтягивания резервов к границе. Командование группой поручили лейтенанту Кремеру, командиру взвода 3-й роты саперного батальона. В ее составе имелось 9 штурмовых лодок, учитывая вместимость которых можно подсчитать, что группа насчитывала не более 108 человек. Мосты на Мухавце охранялись 3-й ротой 132-го отдельного батальона НКВД. По нормативам для охраны железнодорожных мостов внутренними войсками НКВД привлекалось следующее количество личного состава:

       - для моста длиной 75 метров — 16 человек,

       - до 150 метров — 21,

       - до 300 метров — 28,

       - до 600 метров — 36 человек соответственно.

       Поэтому захватить мосты для германских войск было вполне реально. Задачу нанесения главного удара («правый ударный отряд») поставили перед 130-м пехотным полком полковника Гельмута Гиппа, так как именно в этой должности он осуществлял форсирование Эны на Западе, а значит, обладал необходимым опытом. Гипп решил наступать эшелонировано — справа пойдет 2-й батальон Ганса Гартнака, наиболее опытного из командиров батальонов в дивизии. Он должен был взять два крайне правых моста. Два следующих (левее) — задача для 1-го батальона подполковника Набера. 3-му батальону майора Ульриха, шедшему во втором эшелоне, поручался захват Южного острова, но выведя в резерв часть подразделений. Центральную и левую ударную группы, наступавшие непосредственно на город и цитадель Бреста, составили подразделения 135-го пехотного полка полковника Фридриха Вильгельма Йона. Он прибыл в дивизию в ноябре 1940 года и ранее частями не командовал. Отсутствие у него опыта еще как-то могло компенсировать то, что командир левой ударной группы (1-го батальона) майор Ельце успешно прошел с батальоном по дорогам Франции. Однако командир центральной ударной группы — капитан Пракса, лишь недавно возглавил подразделение. Задача 1-го батальона — захват железнодорожного моста, а далее — частью сил охватить крепость с севера, а остальными — ворваться в крепость с северо-запада, занять Северный остров и далее наступать на железнодорожный вокзал. 3-му батальону поручалось двумя ротными группами (первая — через центр Западного острова, вторая — через его южную часть) захватить Западный и Центральный острова. Подвозить 1-ю роту решили все же не на грузовиках, а на велосипедах: при начавшейся артподготовке она должна была домчаться до Буга (разместиться непосредственно у берега было опасно из-за непредсказуемости разлета турбореактивных снарядов «Небельверфер»), и в условное время начать переправу. Резерв 135-го полка — 9-я рота, резервом дивизии стал 2-й батальон того же полка под руководством опытного командира, ветерана французской кампании майора Парака. Третий полк дивизии (133-й) полковника Фрица Кюлвайна, тоже участника форсирования Эны, хотя и в составе другого соединения, выделялся в резерв корпуса. Атаке должна была предшествовать мощная артиллерийская подготовка. Учитывая, что силы второй ударной группы 3-го батальона капитана Праксы размещались непосредственно у берега (частично укрытые в одном из бункеров Брест-Литовской крепости, который при разделе Польши в 1939 году отошел к генерал-губернаторству) ДОТы в ее полосе решено было поразить не снарядами «Карлов» (как в полосе 11-й роты), а выстрелами установленного непосредственно в ночь, предшествующую нападению, 88-мм зенитного орудия. Кроме того, захват железнодорожного моста решили все же совместить с артналетом — существовала опасность, что по каким-то причинам действия группы захвата могут сорваться, и тогда поднятые по тревоге красноармейцы могут быстро занять оборону и нанести сокрушительный ответный (а то и опережающий) артиллерийский удар.

       ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

Михайло Полторов.