ИЗ СЕМЕЙНОГО ПРЕДАНИЯ. ТО ЛИ БЫЛЬ, ТО ЛИ НЕ БЫЛЬ.

       В 1977 году моя семья гостила у бабушки Гали в деревне Власьево Кашинского района Тверской области. В один из дней случилось что-то не понятное, конспирологическое, завораживающее и пугающее. А именно. Во дворе усадьбы собрались мой дед Гоша, баба Галя, отец, мать, двоюродный дед Костя и Витька, который был старше меня всего на шесть лет и по статусу являлся мне родным дядей, но которого я всегда считал старшим братом. Меня же (15-летнего спортсмена, эстета и просто симпатичного во всех отношениях парня), а также двоюродного брата Ромку (девяти лет от роду), загнали в дом, как детей-несмышлёнышей. Окна в избе, до этого открытые по причине жаркого лета настежь, неожиданно наглухо закрыли. Я осторожно заглянул в окно и увидел. Двоюродный дед Лёша (Алексей Иванович Кулебякин), ленинградец, торжественно вещал перед возбуждённой и благодарной аудиторией нечто запредельно важное. Отец, одетый в солдатскую форму, в которой он любил работать в деревне, с восторженным взглядом быстро ходил туда-сюда и мечтательно улыбался. Остальные задавали какие-то глубокие, фундаментальные, животрепещущие вопросы «лектору». Дед Лёша весомо отвечал и тем самым всё сильнее и сильнее распалял слушающих. В какой-то момент вся моя родня (из посвященных) вдруг «ушла в себя» и разбрелась по углам усадьбы осмысливать удивительные, тайные, невероятные новости, озвученные дедом Лёшей. В дом забежал Витька и на все мои вопросы отвечал односложно. Общий смысл его скупых ответов - об этом говорить нельзя. Мол, это должен знать только костяк взрослых нашей семьи.

       «Вот, блин, - подумал я, - тоже мне взрослый! Как ночью бегать на костёр к девкам в соседнюю деревню Губцево, так все взрослые. А теперь вона как всё получается! Несправедливо, однако! Да и любопытство не по-детски мучает».

       Здесь следует сделать небольшое историческое отступление. В то время было весьма опасно иметь в своём роду лиц из «социально-чуждых элементов»: купцов, дворян, белогвардейцев, фабрикантов, кулаков, старорежимных адвокатов, судей, прокуроров, жандармов, городовых и прочих сатрапов, кровопийц и душителей трудового народа. Поэтому у всех моих знакомых в анкетах значилось, что до революции их предками были представители рабочего класса и беднейшего крестьянства. Без вариантов. Понятное дело, что долго удерживать от меня тайну, озвученную дедом Лёшей перед взрослым костяком семьи, не удалось.

       Вначале Витька, а потом отец и мать потихоньку мне рассказали, что в том же 1977 году с Алексеем Ивановичем Кулебякиным связывалась Светлана Розен (Бестужева). Знаменитая тележурналистка, неизменная ведущая культурного блока новостей в главной информационной программе СССР «Время», сообщила деду, что она пишет книгу о своём предке-декабристе. В скобках надо отметить, что вторая часть фамилии Светланы Константиновны - Бестужева - была её творческим псевдонимом. Стало быть, предком тележурналистки являлся барон поручик Розен Андрей Евгеньевич (шведские бароны Розены были взяты в плен Петром I после разгрома войск Карла XII под Полтавой). Компетентные органы допустили её к закрытым архивам, и там она обнаружила интересную информацию, что, оказывается, в Ленинграде у неё живут родственники по линии её предка декабриста, Кулебякины. То есть, дед Лёша и все мы. Узнав об этом, я испытал весьма странные чувства. Всю свою долгую-долгую 15-летнюю жизнь я твёрдо знал: мои родовые корни - крестьянские и, стало быть, я, как и все, есть представитель 350-миллионого сермяжного сословия. А тут вдруг - дворянин! Это вам, ядрёна Матрёна, не гоп с хреном по деревне.

       Кстати, дед Лёша жил в городе на Неве на улице Энгельса (если ехать на трамвае от универмага «Светлана» мимо стадиона «Динамо», то вы упрётесь в огромный овраг, слева от него есть две пятиэтажные «хрущёвки». В одной из них и жил А. И. Кулебякин с бабой Наташей). Ну, это так, к слову. Ещё одно историческое отступление. В перестройку оказалось, что у многих моих соотечественников в роду были купцы, дворяне (от записных до родовых), царские офицеры, старорежимные чиновники и так далее. Люди гордились своими предками и ощущали себя причастными к чему-то элитарному, столбовому, особенному. Некоторые этим кичились. Что вполне объяснимо, ибо дореволюционное прошлое России, пожалуй, у всех (или у очень многих) вызывало глубоко запрятанное в душе чувство тоски по чему-то живому, родному, не замордованному классово-правильным мороком окружающей действительности. Поясню сие на примере.

       В августе 1984 года в большой молодёжной компании, где я случайно оказался, включили магнитофон с альбомом, кажется, Звездинского. Так, я (и, скорее всего, все гости) впервые услышал песню «Поручик Голицын». Песня потрясла до самых основ меня и всю нашу разношерстную тусовку. Она, буквально, оглушила всех. Ничего другого мы больше слушать не могли. «Голицына» крутили подряд 17 раз. Единственно, что меня серьёзно беспокоило, так это большая вероятность поголовного вызова в «инстанции» участников явно антисоветского прослушивания. В советское время за подобными вещами смотрели весьма строго. И неотвратимо. Успокоился, когда через несколько дней из всех окон нашего славного наукограда понеслось:

Над Доном угрюмым идем эскадроном,

На бой вдохновляет Россия - страна,

Поручик Голицын, раздайте патроны,

Корнет Оболенский, седлайте коня!

       Соотечественники явно стали просыпаться от исторического морока, затосковали по своим корням, живой исторической России, потерянному Отечеству. Поэтому позже, в перестройку, «дорогие россияне» с большим удовлетворением и радостью «вдруг» узнавали о своих дореволюционных предках, принадлежащих не только к рабоче-крестьянскому сословью.

       Я же, давно успев переболеть своей «элитарностью» (реальной или мнимой, Бог весть), относился к эмоциям потомков «социально-чуждых» элементов с пониманием и лёгким превосходством. Мол, кто вы, ребята, есть? В основном, «елистратишки простые». А мы вот тут запросто, без охраны, скромненько прогуливаемся среди вас в неброской одёжке и никак не отсвечиваем. И даже никому (или почти не кому) не говорим о своих непростых корнях.

       Впрочем, если отбросить шутки в сторону, то, наверное, вполне естественным стало моё отрицание коммунизма, как абсолютного зла для России, в 1984 году и укрепление во мне монархического начала. И, как итог, - приход к Богу, воцерковление, ожидание грядущего Царя. Следствием моего духовного развития, также естественно, стало душевное и духовное состояние, характеризуемое нижеследующим стихом. Им я и закончу сии мемуарные заметки.

 Россия ждёт Грядущего Царя,

Ведь нету власти «аще не от Бога».

Казалось бы, ещё чуть-чуть, немного

И мы достигнем отчего порога.

Но отчий дом не примет бунтаря.

Последний Царь поруган и забыт.

И некому нас вывести из мрака

В страну, где русский дух и русский быт,

Где даже выпь не горестно кричит,

И лает по-особому собака.

В страну, где был когда-то отчий дом,

Где так тепло душе и так спокойно,

И жизнь текла размеренно и стройно.

Туда заказан вход. Хор непристойный

Хулителей Христа - со всех сторон.

Россия ждёт Грядущего Царя.

Но отчий дом не примет бунтаря. 

Игорь Кулебякин.