МЫ ОБЯЗАНЫ ВЫИГРАТЬ.

       - Вы начинали свою деятельность в Донбассе с гуманитарной акции и до сих пор продолжаете заниматься этой работой. Она и легла в основу вашей донбасской эпопеи?

       - Не совсем так. Если с самого начала рассказывать, то я хотел туда сначала с Олегом Царевым заезжать. Я искал какие-то возможности, как туда попасть, чтобы не шляться без дела, а сразу иметь какие-то дела. Мы с ним летом познакомились, в первых числах августа. Олег меня промурыжил немножко, у него свои заботы были, он создавал парламент Новороссии, получалось не всё. И я понял в итоге, что с Олегом заехать не могу — он в Москве завис на какое-то время. И я заехал с другими ребятами, из запорожских «сепаратистов». Изначально я там был как военкор. У меня была своё издание - «Свободная пресса», и сейчас оно есть, и я писал тогда репортажи ещё для «Комсомольской правды». У меня было тогда две цели: мне хотелось с самого начала поучаствовать в создании своего подразделения, и это было основной моей задачей. Да и вообще нужно было во всё это погрузиться, и на месте уже определить, что к чему. Тогда меня познакомил Семён Пегов с Моторолой, я ещё думал, может, пойти к Мотороле — и Моторола, вроде, был не против. Но уже на другой день я поехал навестить своих ребят, у нас тогда было подразделение ополченское — из одних нацболов, оно стояло в Луганске. Я к ним заехал, они говорят:

       «Захар, нам нужны всякие вещи, тепловизоры и прочие штуки, которые надо завозить по «чёрной», мимо всех таможен. Езжай домой, найди денег, купи и привези нам эти вещи».

       Я вернулся в ту же ночь в Донецк — по пути мы, кстати, едва не попали в плен, разминувшись, на пять минут, или даже на три, с украинской колонной, которая переходила дорогу, и расстреляла там какой-то автобус, - а я ехал вдвоём с одним ополченцем на джипе, нас бы там точно порезали на части. В общем, я свернул свои дела в Донецке, и поехал в Москву, пошёл по каким-то олигархам, которые вслух поддерживали «русскую весну»: дайте, говорю им, денег. Они мне денег ни на что не давали. Тогда я кинул клич в социальных сетях:

       «Люди добрые, помогите ополчению и мирным жителям».

       И люди стали присылать мне денег, прислали много, просто огромное количество, не помню, сколько сразу собрал, но собирал дня три и сразу на всё хватило. Я купил чего-то мирным людям, чего-то немирным людям, всё туда отвёз. Меня стремительно узнали по всей стране, как человека, который может доставить гуманитарку, и я сразу получил колоссальное количество заказов:

       «Помоги там, там, там, там, и ещё там, и ещё съезди к моей бабушке, к моему дедушке, съезди туда, а там вообще разбит роддом, там дом инвалидов голодает».

       Я поэтому вернулся и тут же кинул другой клич и собрал миллионов, наверное, 15, недели за две, и уже поехал большой экспедицией с фурами, с «Газелями».

       - Это уже в октябре было?

       - Да. Там на самом деле было больше поездок, чем в «Википедии» отмечено. Три или четыре подряд. Потом уже мы поехали с одним богатым парнем с Рублёвки, он одну фуру закупил на свои деньги, другую фуру я ему проплатил. А потом уже я сам ездил там по всяким делам, а гуманитарка шла постоянными каналами. Сейчас вот женщина, с которой мы работаем, там находится. И в силу этих поездок я на некоторое время от военной темы отстранился, потому что дел было реально до фига. Она и так околовоенная, потому что приключений было колоссальное количество. Не буду всё рассказывать: чего там только не было за все эти поездки. И покойный Дрёмов хотел меня расстрелять на обочине, заподозрив в какой-то ерунде. И какие-то добрые ребята с украинской стороны передавали, что мою машину вычислили, и на одном из адресов меня будет ждать засада. Мне же просто присылали адреса в Интернете, и я по ним тупо ездил — я, и мои ребята на 4 - 6 машинах. 200 адресов в один заезд мы объезжали по всему ДНР и ЛНР. Мне пишут:

       «Один адрес у тебя палёный, поедешь – тебя там грохнут украинцы».

       Но Бог миловал. Ещё несколько раз давали адреса на украинской территории — но это уже по глупости - там же никаких границ не было. И вот, представьте, война в разгаре, мы едем, едем, и ополченцы, которые со мной сидят в машине, вдруг говорят:

       «Слушай, сейчас не наша будет территория, там точно их позиции».

       Не стоит же никаких знаков, ничего. Мы начинаем прозванивать, говорят:

       «Да, да, у нас тут украинцы в деревне стоят, приезжайте, вы же гуманитарщики».

       А у меня в списке врагов Украины рейтинг был уже чуть пониже, чем у Моторолы, и два ополченца, уже год воюющих, сидят рядом. Впрочем, грохнули бы, даже не спрашивая фамилии: расстреляли бы ещё на подъезде к деревне. В общем, много всего было, я потом напишу, может быть, про это. А после уже возникла тема: поработать в администрации ДНР Захарченко, при нём. Естественно, я с удовольствием на это согласился, я же на Золотом веке воспитан. Батюшков адъютантом Раевского был, Фёдор Глинка адъютантом Милорадовича, как и поэт, Вяземский потом. От таких вещей не отказываются, в общем. К тому же гуманитарка – это вообще работа адовая, ей надо посвящать всю жизнь. Добавлю к этому, не сбрасывая с себя ответственности, что теперь на Донбассе получше стала ситуация, чем когда мы начинали этим заниматься: всё-таки и деньги идут российские, и налажен проход гуманитарных колонн, и экономика поднимается. Сейчас в Донецк выйдешь: жизнь, людей, улицы - не отличишь от любого российского города. Всё более-менее нормально. Если б не стреляли ещё — поводов для переживания был бы минимум.

       - За исключением истории со знакомым-олигархом, как-то не вяжется все, что Вы говорите с тем образом почти коммерческого, максимально востребованного писателя, который у вас сложился. Это что-то личное? Последствия событий в Чечне? Идеологическое? Психологическое?

       - Ни первое, ни второе. Я не знаю, что такое «коммерческое». Люди видят меня в телевизоре, следом возникают все эти нелепые слова «коммерческое», «политическое».

       - Даже в политике Вас видят те, кто хочет увидеть. Вот уже пятое место в списке самых перспективных политиков России заняли.

       - Политических амбиций у меня нет, и, действительно, я в эти списки входил в течение последних двух лет, и сейчас в связи с предстоящими выборами мне были разнообразные предложения, самые разные, которые предполагали моё выдвижение в Госдуму, и я сразу отказывался. Меня Ксения Собчак спрашивала ещё год назад:

       «Вот вы точно пойдёте в Госдуму».

       Я говорю:

       «Нет, Ксения, не пойду».

       Она:

       «Ловлю вас на слове».

       Вот до сих пор ловит. Я никуда не собираюсь, и не собирался.

       - Каждый измеряет по своим меркам. Она в политику точно хочет. Попытки были. Правда, неудачные. Но ее случай нам не столь интересен.

       - Я при этом не выдаю себя за аполитичного человека, я член политсовета «Другой России», и я поддерживаю коммунистов, и всегда поддерживал «левые» силы. Я убеждённый «левак», вот и всё. То, что я говорил пять лет назад, и десять лет назад, то я говорю и сейчас, никакой разницы нет. Моя позиция по Донбассу - она и с Чечнёй тоже не очень связана. Это как бы связано со всей моей жизнью, потому что для меня это, как и для многих в России, всё случившееся на Донбассе было разрешением всего того комплекса болезненных ощущений, которые испытывали мы, начиная с 1991-го года. Всё, что происходило в стране, я воспринимал как колоссальное недоразумение. Недоразумение и унижение. И я, конечно же, в связи с началом пресловутой «Русской весны» чувство близкое к восторгу испытал: потому что для меня это возвращение к искомому, к тому что казалось мне утерянным. В каком-то смысле, как литературный человек, я вижу в этом возвращение в пространство пушкинских стихов, на тушинскую батарею, в пространство поэмы Есенина «Пугачёв» и поэмы Есенина «Анна Снегина», в пространство стихов Багрицкого и рассказов Бабеля, в пространство романа Шукшина «Я пришёл дать вам волю», романа «Тихий Дон», наконец. Все типажи, которые, как я думал, уже не существуют, русские, пассионарные, харизматичные, жертвенные, Достоевские — они вдруг ожили. Вот эти пацаны и мужики, которых я там, на Донбассе, увидел в огромном количестве. Как только заехал, я их с тех и встречаю, вот уже два года: там 30 - 40 тысяч ополченцев прошло из России за всё это время. Просто невозможная цифра — я думал, их в природе уже нет. Я был уверен, что осталось пятьсот нацболов и ещё какие-то отдельные бодрые старики вроде Александра Андреевича Проханова, а всё остальное население живёт в другой совершенно среде, утеряло свой, поэтическим языком выражаясь, огненный дух. И вдруг они невесть откуда появляются: эти Моторолы, эти Мозговые: для меня всё это было счастьем. Гришки Мелеховы и персонажи «Слова о полку Игореве» на Руси не перевелись — ещё бы не счастье. Я абсолютно так это воспринимаю — очень пафосно и вовсе этого не стесняюсь, я вдруг увидел: вот он русский человек, он есть, он в силе.

       - Правильно ли понимаю, что эти новые люди, в отличие от предыдущего опыта общения с такими харизматиками были до определенного момента деполитизированы. Нацболы - ребята харизматичные, но политически жёстко ориентированы. А вот эти мужики, как тот же Захарченко, они были до определённого момента совершенно деполитизированы. Как ощущается этот контраст между теми, кто пришел в политику сознательно и теми, кто оказался в ней вынужденно?

       - Вдруг выяснилось, что никакого контраста особенно и нет. Есть ряд каких-то базовых ценностей: советских и досоветских, они незримо содержатся в воздухе, как выяснилось. И если человек понимает фильм «Русь изначальная», фильм «Кутузов», фильм «Они сражались за Родину», помнит какую-то строчку Симонова, какую-то строчку Исаковского — то всё срабатывает на раз. Вот у Захарченко всё это сработало — тем более что его предки воевали ещё на Бородинском поле — в казачьих подразделениях Платова, у него деды воевали и за красных, и за белых, и по количеству Героев Советского Союза, его род — один из первых на Украине. Так что тут никакая политизированность не важна, тут просто память просыпается — и поехало!

       - В книге об этом и идёт речь?

       - Идёт и об этом тоже. Много о чём идёт. Самое главное, что в этой книжке я сам выведен за пределы текста. Это не художественный текст и даже не публицистический, это книжка по большому счёту разговоров и моих минимальных к ним комментариев. Дневник наблюдающего и слушающего человека. Там Захарченко, там Моторола, там ополченцы, там Губарев, там люди, которые всю эту историю запускали. Я только смотрю на них и записываю за ними. Вы, верно, заметили, на внешнем уровне они все совершенно неполитизированы, как и неполитизирован любой русский человек был в каком-нибудь декабре 17-го года, или накануне войны 12-го года, или накануне разинского восстания, или, скажем, накануне похода Иоанна Грозного на Астраханское царство, или накануне Крещения Руси. Никто, я думаю, не рассуждал тогда особенно, ни в какой избе, ни о какой политике не говорили. Но вот это пресловутое чувство, которое новейшими учёными отрицается, чувство Родины, чувство причастности, чувство того, что психотип и генотип в тебе русский живёт - оно, безусловно, существует, и люди вдруг в одну секунду понимают, что: это мой кровоток, моя земля, моё кровное ощущение, я растворён здесь и за это несу прямую ответственность. И вдруг мгновенно вскипает бешенство: кто смеет отрицать моё право говорить на родном языке? Потому что язык — это не набор слов, это набор кодов, который связывает тебя с прошлым и будущим. Это твой личный ключ к твой душе, растворённой в твоём народе. Имеется, конечно, некоторое удивление, что действовать начинают люди, от которых этого совершенно не ждёшь. Не столько про самого Захарченко говорю, сколько про определённый психотип. Каким образом из шахтёра, бизнесмена, околобандитского персонажа, - это же всё одновременно намешано во многих, кто делал карьеру в 90-е годы, - как вдруг пробуждается человек вольный и гордый. Так же как в вышеназванномромане «Тихий Дон»: невесть из кого, из каких-то случайных персонажей, вдруг возникают мифологические герои. Мы сегодня думаем иногда, что они должны быть как-то оформлены эстетически, что лучшее должно вырасти из какой-то особой почвы, что претендующих на власть учить должен Аристотель, а герой просто из земли вырастает, и гром и молнии мечет вокруг себя. Это здорово, это показывает, что история здесь и сейчас происходит, и дух дышит там, где хочет.

       Источник: http://izborskiy-club.livejournal.com/521186.html

       ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

       Материал подготовил Вице-президент Федерального общественного виртуального медиахолдинга «Россия-Сегодня», председатель виртуального клуба «Интеллектуалы Урала», кандидат философских наук А. И. Шарапов.