ОДИНОКАЯ ЗВЕЗДА. ГЛАВА 24. ЧАСТЬ 5.

       ВОСПИТАНИЕ ЧУВСТВ. ТЕЧЕНЬЕ ЛЕТ.

       Как Ольга и предполагала, все учителя были на месте, пребывая в крайне подавленном состоянии. Никто из них не ожидал такого трагического исхода. Они считали, что поступают правильно, осуждая легкомысленную ученицу - чтобы другим было неповадно. Но что влюбленные могут пойти на такую крайнюю форму протеста, им и в голову не приходило. Молча, выслушали они Ольгу. Заверили, что никто детей наказывать не будет. Более того, Никита Сергеевич пообещал сам пойти с ними на кладбище и у гроба девочки попросить у нее прощения. Случившееся надолго выбило ребят из колеи. Все они как-то сразу повзрослели. Понадобилось немало времени, чтобы учебный процесс вошел в привычное русло. Главный вывод, сделанный ребятами из этой истории - не подталкивай падающего, не руби сплеча. Беда может случиться с каждым, а человека в беде надо, прежде всего, пожалеть и поддержать. Ирочку Соколову родители перевели в другую школу. Но она частенько приходила к концу уроков, чтобы хоть издали увидеть Сашу Оленина, и, прячась за деревьями, высматривала его. После несчастья с Лизой ребята перестали осуждать Ирочку и стали ее жалеть. А за верность своей, еще детсадовской, любви - даже уважать. Уже никому не приходило в голову насмешничать над ней. И однажды Лена с облегчением увидела, как Саша Оленин отделился от группы ребят, подошел к Ирочке и, взяв у нее портфель, пошел рядом. В десятом классе тяжелое происшествие приключилось с Веней Ходаковым. И причиной случившегося явилось его безответное чувство к Лене. В то время уже весь их десятый «А» пылал на кострах любви. Все были тайно или явно влюблены друг в друга. Лишь Шурика Дьяченко и Шурочку Пашкову еще не пронзили стрелы крылатого проказника. И тогда роль Амура взял на себя Гена.

       — Они у меня живо влюбятся друг в друга! — обещал он хохочущей Лене, — ишь чего выдумали: не влюбляться. Все, значит, только о любви мечтают, а они — об уроках. Хитренькие! Лучше всех учиться хотят.

       — Шурик! — заговорщически прошептал он на переменке приятелю. — Я тебе такое скажу! Только поклянись, что никому.

       — Клянусь! — охотно согласился Шурик, — Никому! А что за тайна?

       — Шурка в тебя втрескалась. По уши! Сама девчатам проговорилась, а я подслушал. Только ты, смотри, меня не выдай. Ты же обещал.

       — Пашкова? — с сомнением уточнил Шурик.

       — Она самая. Так и есть, не сомневайся.

       — Что-то не похоже. Она на меня и не смотрит.

       — Потому и не смотрит, что влюблена. Глаз на тебя не поднимает. Ты понаблюдай за ней — она же вообще в твою сторону взглянуть боится. А когда ты смотришь на нее, так она глазки опускает и вся краснеет. Пожалел бы девчонку — пригласил бы в парк или еще куда. Есть же у тебя совесть?

       Нашептав Шурику с три короба, Гена незамедлительно нашел Шурочку и, взяв ее под локоток, увлек в укромный уголок.

       - Шура, у тебя совесть есть? Или хотя бы чувство жалости к страданиям товарища? — строго спросил он девочку.

       - Есть, — испуганно ответила Шурочка, теребя свою роскошную косу — предмет зависти всех девочек школы. — А кого надо пожалеть?

       — Как кого? Ты что, до сих пор ничего не знаешь?

       — Нет. А в чем дело?

       — Да уже весь класс знает, одна ты в неведении. Что Дьяченко в тебя влюблен. По уши! Ты заметь, как он на тебя смотрит. Нельзя же до такой степени ничего вокруг себя не видеть. Так и свое счастье упустишь, а потом локти кусать будешь.

       — Гена, ты шутишь? Дьяченко? В меня? Да он на меня и не смотрит.

       — Ты просто не замечаешь. Посмотри внимательнее. Хоть улыбнись бедняге. Нельзя же быть такой жестокосердной.

       — Теперь наблюдай, — сказал Гена Лене, вернувшись в класс, — как любовь будет расцветать прямо у тебя на глазах. Как тюльпанчик.

       Сразу после перемены, на уроке истории, они заметили, как Шурик и Шурочка стали перебрасываться заинтересованными взглядами. Чтобы не засмеяться, Гена вынужден был закрыть рот ладонью и не смотреть в их сторону. Лена не скрывала своего интереса к зарождению большого светлого чувства, но они ее интерес поняли по-своему. На их счастье Гену вызвали к доске, иначе он бы точно прыснул и все испортил. Пока Гена отвечал, пока получал оценку, пока шел на место, большое и светлое чувство настолько окрепло, что ему уже ничто не могло помешать расцветать дальше. После уроков Дьяченко и Пашкова быстренько смылись и прямиком направились в парк, где их, прижавшихся друг к другу на скамеечке, и застукали одноклассники. Впрочем, эта внезапная любовь никого не удивила. Ну, сколько можно быть белыми воронами? Вот и они стали такими же, как все. Гениными стараниями.

       - Что ж, подруга, пора и тебе определяться, - обратился Гена к Лене, глядя невинно в сторону, — до каких пор будешь ходить не целованной? Нехорошо отрываться от коллектива.

       — С кем поведешься, от того и наберешься! — краснея, парировала Леночка.

       — Ты меня, что ли, имеешь в виду? — удивился Гена. — Так я давно уже приобщился. И не только к поцелуям. Вон вокруг сколько желающих.

       — Врешь ты все! Когда это ты успел? Если ты рядом с утра до вечера.

       - По ночам. Выйду я на улицу, гляну за село. А там - только выбирай. Что, не веришь?

       — Не верю. Все наврал, признавайся.

       — Наврал, конечно, — покорно согласился Гена. — Но в каждой брехне есть доля истины. Так что ты готовься. Могу себя предложить в учителя.

       — Гена, ну и шуточки у тебя! — рассердилась девочка.— Знаешь, что я эти разговоры не люблю. А целоваться буду, когда влюблюсь. И хватит!

       — С тобой уже и пошутить нельзя. Чего кипятишься — ты ведь не чайник.

       Гена примолк. Потом, грустно глядя в ее синие глаза, тихо попросил:

       «Лен, ты уж тогда меня поставь в известность об этом замечательном событии. Все-таки на правах бывшего брата я имею право знать».

       — Обещаю, что ты об этом узнаешь первым. И не надо сидеть с убитым видом — лучше почисть картошку, а я за хлебом сбегаю.

       — Нет, за хлебом сбегаю я, а то к тебе опять кто-нибудь прицепится. А потом картошку почищу. Ты занимайся своими делами. А к картошке что?

       — Мясо тушеное есть, я вчера потушила. Чисть и на мамину долю — она скоро придет. Пообедаем вместе, а потом за уроки сядем. И довольно о глупостях.

       Когда б это были глупости, печально думал Гена. А то серьезней некуда. Просто, нет терпения, на нее смотреть — так поцеловать хочется. Но ведь поцелуями не обойдешься. Потом еще чего-нибудь захочется. И не факт, что она поцеловать себя разрешит, она девушка строгая. Может и по физиономии заехать. А потом пускать к себе перестанет — как тогда жить? Нет, лучше потерпеть. Наступит момент, наступит! Ничего, он еще подождет. Больше ждал — меньше осталось.

       Гена нравился девочкам. Конечно, на лицо он был так себе, но зато какая фигура! Бицепсы, трицепсы, рост! Плюс блистательный юмор. И главное, не поймешь, смеется он или говорит серьезно. Плюс энциклопедические знания обо всем на свете. Конечно, за ним не бегали, как за Олениным. Но если бы Гена захотел. Многие были бы не прочь с ним встречаться. Только никто на свете ему не был нужен. Кроме одной. И все об этом знали. Лишь она одна упорно делала вид, что между ними ничего нет, кроме дружбы. Хорошо хоть других друзей мужского пола у нее не было. Их Гена и на пушечный выстрел не подпускал. Но однажды все же не уследил. Веня Ходаков тоже был влюблен в Леночку и тоже давным-давно. Только доступа к ней не имел. И все из-за этого Гнилицкого. Ходит за ней как сторожевая собака! Ничего, он, Веня, найдет момент, чтобы с ней объясниться. А вдруг повезет? Вдруг она согласится с ним встречаться? У Вени даже дыхание перехватывало, когда он представлял себе такое счастье. Вот Гнилой обзавидуется! И Веня нашел-таки момент. Просто взял и позвонил ей домой. К счастью Гены там не было. Узнав, что Веня уже два часа мучается над задачей, а ответ все не сходится, Лена милостиво разрешила ему зайти. И очень удивилась, когда Веня явился без тетрадки. Но он быстро расставил все точки над «i».

       - Лена, я не могу без тебя жить! - с порога заявил он. - Давай дружить! А не то - я не знаю, что с собой сделаю.

       - Сейчас Гену позову, - предупредила обманщика Лена и взяла трубку. - Он тебе быстро мозги вправит.

       — Зови! Но я тебя предупреждаю: если ты не согласишься со мной встречаться, я выброшусь с балкона. Убьюсь – не убьюсь, но покалечусь точно. А ты будешь отвечать за доведение меня до самоубийства.

       И не успела Лена глазом моргнуть, как он уже стоял на перилах балкона. Бабушки, вечно сидевшие на лавочке под жерделой, даже повставали от страха.

       — Веня, сейчас же слезь! — закричала Лена. — У тебя голова может закружиться, и тогда ты точно свалишься! Что за идиотские шутки?

       — А кто здесь шутит? — Веня продолжал стоять, покачиваясь. — Соглашайся или я сейчас прыгну вниз.

       — Согласна, согласна! Только слезь.

       Когда он спрыгнул на балкон, Лена распахнула дверь и скомандовала:

       «Ну-ка уходи! Видеть тебя больше не желаю! Мне только этого не хватало»!

       — Ах, ты вот как! Обманула, значит? Перехитрить меня захотела? Тогда получай!

       И не успела девочка глазом моргнуть, как он тремя прыжками достиг балкона и, перевалившись через перила, исчез. Замерев от ужаса, Лена услышала стук падения его тела и истошный вопль бабушек. Борясь с приступом дурноты, она вызвала «Скорую помощь» и понеслась вниз. Веня лежал на боку и силился улыбнуться. Веревки, протянутые, в пять рядов на втором этаже, замедлили его падение, и, к счастью, он упал на вскопанную землю, а не на асфальт. Иначе последствия его поступка могли бы быть намного хуже. Впрочем, Вене итак изрядно досталось. Врачи констатировали у него ушиб внутренних органов, перелом ребра и сотрясение мозга. А с Леной случилась настоящая истерика. Она рыдала, рыдала и все никак не могла остановиться. Пришлось врачам сделать ей успокаивающий укол. Гена вызвал с работы Леночкину маму. Одновременно с Ольгой явилась милиция. Хорошо хоть все видевшие бабушки хором подтвердили, что девушка уговаривала молодого человека слезть с перил, что он сначала послушался ее, а потом вдруг снова выскочил на балкон и бросился вниз. Заторможенную уколом Лену милиционер заставил писать объяснительную. Когда он ушел, она снова заплакала:

       «Мамочка, я знаю, что виновата. Но не понимаю, в чем. Я так испугалась, когда он первый раз влез на перила! А когда спрыгнул обратно, так на него разозлилась! И велела уходить. Я же не думала, что он на самом деле выбросится».

       — Почему это ты виновата? — возмутился Гена. — Ни в чем ты не виновата. Если человек идиот, то это надолго. Может, даже навсегда. Значит, ты должна все делать, как он хочет, что ли? Чтобы он с балконов не бросался? А если ему твоей дружбы мало станет — еще чего-нибудь захочется? Все его желания будешь выполнять? Да я его сам придушу — пусть только из больницы выйдет.

       Расстроенная Ольга не знала, что сказать дочери. Она понимала, что Гена прав, но ей было страшно жаль Веню и его родителей. Мальчик жил с матерью и отчимом. Отчим выпивал и к Вене относился безразлично, тем более что в семье был еще маленький ребенок — сын матери и отчима. Мать тоже мало уделяла времени воспитанию Вени. Свое невнимание к сыну она старалась загладить исполнением всех его прихотей, из-за чего Веня рос избалованным, нервным, не привыкшим к отказам. И вот результат. Кое-как успокоив дочку, Ольга позвонила в школу. Рассказав директору о случившемся, она засобиралась в больницу к Вене. Лена тоже захотела пойти с ней, хотя Гена ее всячески отговаривал. В больнице им разрешили пройти в палату. У кровати Вени сидела его мама. Мальчик изумленно и даже испуганно глядел на них.

       — Веня, прости меня! — жалобно попросила Леночка, и слезы снова потекли по ее щекам. — Я не думала, что ты вправду прыгнешь. Я не хотела. Поправляйся, я буду с тобой дружить. И в кино будем ходить, и на дискотеку. Только поправляйся!

       — Нет, Лена, это ты прости меня, — слабым голосом ответил Веня. — Я не должен был так поступать. Ты ни в чем не виновата. Это я дурак.

       — Веня, я к тебе каждый день буду приходить. Буду задания приносить и помогать, чтобы ты не отстал.

       — Что врачи говорят — долго тебе лежать придется? — спросила Ольга.

       — Не меньше двух недель, — ответила его мама.

       — Ты, детка, себя не казни, — обратилась она к Лене,— а поправится, я его еще и выдеру. Это ж надо такое учудить! Ты понимаешь, что на всю жизнь мог калекой остаться? Что бы тогда с нами было? Жить и так трудно, а тут еще ты со своими выходками.

       — Мамочка, я больше не буду! Я как ударился о землю — сразу все понял.

       В палату зашел лечащий врач.

       — Ну что, самоубийца, как самочувствие? Сейчас психиатр тобой займется. Будешь теперь на учете состоять. Это она? — заметил он Лену. — Из-за которой ты с балкона?

       Тот, молча, кивнул.

       — Действительно, хороша! — Он с откровенным интересом разглядывал смутившуюся девочку. — Из-за такой голову потерять ничего не стоит. Но бросаться с балкона все равно не надо. Кому нужен калека? Ну, поправляйся, я еще вечером зайду.

       И он ушел.

       — Веня, мы тебе яблок принесли. И апельсинов. — Леночка положила на тумбочку сверток. — Может, тебе почитать принести? Ты про что любишь?

       — Не надо, я лучше уроки буду учить. Мама завтра принесет учебники — буду заниматься, чтобы не отстать. Скажи Гене, пусть не сердится на меня. Представляю, как он разозлился. Скажи, что больше никогда такое не повторится.

       — Ладно, скажу. Ну, мы пойдем. Поправляйся. Я завтра опять приду, хорошо?

       — Приходи. Если хочешь, с Геной приходи. А то он не любит, когда ты одна ходишь. Я буду ждать.

       — Ты хоть представляешь, придурок, что натворил? — свирепо спросил на следующий день Гена морщившегося от боли Веню. — Теперь из-за тебя Лену по милициям затаскают. Убить, тебя мало!

       — Не затаскают. Ко мне следователь уже приходил. Я сказал, что сам прыгнул — никто меня не подталкивал. Что Лена не виновата. Он все записал с моих слов, а я подписал. Ну что там в школе?

       — О, в школе предложили сочинение написать на тему «Как Веня пошел к Лене, а парашют дома забыл». Ты теперь у нас главный парашютист. Вернешься в школу — доклад сделаешь, какие чувства испытывает парашютист без парашюта в полете и при приземлении.

       - Гена, хватит над ним издеваться. Веня, что, очень больно? — Леночка сочувственно смотрела на постанывающего Веню. — Тебе разве обезболивающее не дают?

       — Дают какие-то таблетки, но все равно больно.

       — Это правильно! — не унимался Гена. — Надо бы такие, чтоб еще больнее было. Чтобы надолго запомнил. Нет, ты скажи, почему с третьего этажа прыгнул, а не с пятого? Пришел бы ко мне — я бы тебя еще и подтолкнул. А то вообще мог с крыши сигануть. У нас на чердак дверь легко открывается. Не сообразил?

       — Ладно, я же сказал — не буду.

       — А зачем тебе, идиоту, это понадобилось? Что ты этим доказать хотел?

       — Хотел, чтобы Лена со мной встречалась. Ни о чем другом думать не мог. Влюблен был, как ненормальный. Как представлю себе ее рядом, будто она идет и улыбается мне, а я держу ее под руку — как на небо взлетаю. Но теперь все. Как грохнулся — вся дурь вылетела из головы.

       — Слушай, а это идея! Значит, чтобы влюбленность прошла, надо с балкона, того! Лен, ты поняла? Кидай их всех, кто будет приставать, не раздумывая.

       - Вот я с тебя и начну, - сердито ответила Лена. - Чтобы ты не издевался над Веней. Видишь, ему плохо.

       В палату вошла медсестра.

       — Ну-ка, ребятки, прощайтесь, сейчас уколы будем делать.

       — А чего это ты решила с меня начинать? — с невинным видом спросил Гена девушку по дороге домой. — Я что ли в тебя влюблен?

       — А то нет.

       — Ни капельки! Я тебе хоть раз признавался?

       — А чего ж ты меня так плотно опекаешь?

       Лена почувствовала себя уязвленной.

       — По-соседски. И на правах бывшего братика. Ты же без меня пропадешь.

       — Не пропаду, не бойся!

       — Нет, мама, ты представляешь! — возмущенно рассказывала Лена Ольге. — Гена мне заявил, что в меня не влюблен. А сам глаз с меня не сводит. Пишу-пишу, потом посмотрю на него — а он на меня уставится и глаза, как у больной собаки. Даже жалко станет. А заметит, что смотрю, сразу шутить начинает.

       — Лена, он не влюблен. Он давно любит тебя. И очень сильно.

       — А если любит, так чего же не объясняется? Другие по нескольку раз уже, а он — ни разу. Даже обидно!

       — А зачем? Гена сильный человек, он собой великолепно владеет. Ну, объяснится, а что дальше? Если ты скажешь ему, как другим, нет — ему будет очень плохо. Но я думаю — он и мысли такой не допускает. Предположим, ты ответишь на его чувство. После такого объяснения обычно следуют поцелуи. Ну, сколько можно целоваться? От силы недели две-три. Но любовь ведь на поцелуях не останавливается. Ты понимаешь, о чем я? Гена это прекрасно понимает. Вон, какой вымахал. Лена, у вас впереди одиннадцатый класс — выпускной, между прочим. Вам эти сложности сейчас ни к чему. Объяснится, не сомневайся. Когда сочтет нужным. Ты думай, что ему ответишь. И перестань ходить при нем в этом халатике. Не провоцируй парня.

       — Так что, я дома должна ходить в юбке до пят? Раньше можно было, а теперь нельзя?

       — А теперь нельзя! Раньше вы с ним в одних трусиках играли на этом ковре. А теперь ты уже в одних трусиках перед ним не походишь! И вообще, в халате гостей не принимают.

       — Ладно, мам, не сердись, не буду. Тут без тебя Гарри Станиславович опять заходил.

       — Зачем приходил? Сказал, что ему нужно?

       — А ничего, просто так. Посидел, повздыхал. Вон цветы стоят. Розы твои любимые. Говорит:

       «Скажи маме, пусть замуж за меня выходит».

       А я ему:

       «Сами скажите».

       А он:

       «Я ей говорил — она меня не слушает. Может, тебя послушает?».

       Гарик давно развелся с женой и жил на квартире. Люська окончила торговый институт и удачно вышла замуж. Теща уехала к старшему сыну, а Женька завела себе любовника. Заходя иногда к ней, Гарик не узнавал бывшую жену. Женька похудела и очень похорошела. Она удачно устроилась в какую-то крупную фирму, — Гарик не вникал, в какую, — и стала прилично зарабатывать. Всегда нарядная, ухоженная, Женька выглядела вполне довольной жизнью. Бывшего мужа она встречала приветливо, угощала и расспрашивала о житье-бытье. На их прежнее жилье Гарик не претендовал — ведь при разводе ему достались машина, гараж и дача. Дачу он продал и теперь копил на квартиру. Все бы ничего, если бы не эта длительная безответная любовь. Женька сочувствовала ему и все предлагала познакомить с бабкой, умевшей делать приворот. По ее словам, после такого приворота предмет страсти безоговорочно влюблялся в кого надо. Но Гарик в привороты не верил.

       — Мам, а он мне нравится. Такой остроумный, веселый. Даже когда грустный, все шутит. Он очень тебя любит. А тебе он что, совсем-совсем не нравится?

       — Нет, почему? Нравится. Но я его не люблю. Я папу твоего люблю.

       — Но, мамочка, его ведь так давно нет! Неужели тебе не хочется любить живого мужчину?

       — Тетя Юля меня тоже об этом спрашивала когда-то. Любить очень хочется. Но не получается. А без любви я не могу быть с мужчиной. Всему виной моя несчастная память. Тогда, в те самые счастливые для меня дни, я велела себе крепко-накрепко запомнить все минуты, проведенные с твоим папой, все-все, что было между нами. И я запомнила. Так запомнила, что до сих пор вижу его, как живого. Слышу его голос, чувствую прикосновение его губ к своим губам, запах его волос, его объятья. Во всех его движениях была такая грация! В сочетании с необычайной ловкостью и силой. Как у молодого, очень доброго льва. Он был бесконечно добрым — твой папа всегда считал, что оружие следует применять в последнюю очередь. Ведь и тех бандитов он почти уговорил вернуть ребенка и сдаться. Сказал, что они окружены, а жизнь прекрасна. Что им рано умирать, ведь они еще так молоды! Что все еще можно исправить — они же не совершили непоправимого. И они отдали ему мальчика. А когда папа уже шел с ним обратно, у самого молодого нервы не выдержали. И он спустил курок. Обкуренный был.

       — Их расстреляли?

       — Где там! Их просто растерзали. Зарезали. Дядя Отар — в нем доброта сочетается с такой жестокостью! — никому из них не дал шанса остаться в живых. Если бы это происходило в России, его бы точно посадили. А там свои порядки. Уничтожены при попытке оказать сопротивление — и весь сказ.

       — Мамочка, а ты не пробовала просто встречаться с кем-нибудь? Может, постепенно привыкла бы к человеку? А потом, может, и полюбила бы?

       — Пыталась. Но это бесполезно. Рядом с любым мужчиной я вижу твоего папу. И в сравнении с ним они безнадежно проигрывают. Но ты не думай — я не чувствую себя несчастной. Я очень счастлива! Во-первых, что встретила его, и он ответил на мою любовь. Во-вторых, что у меня есть ты — его копия. Лишь об одном я сожалею — что мы так чудовищно мало были вместе. Ведь не зря первый месяц совместной жизни называют медовым. Людям нужен месяц, чтобы насладиться, друг другом, чтобы прошла первая острота в отношениях и они стали более спокойными. А у нас было всего одиннадцать дней. Я ведь так и не насмотрелась на него за эти дни. А как я любила на него смотреть! На его походку, на его бесподобное лицо. Но он никогда не давал мне вдоволь насмотреться на себя. Только загляжусь, как он быстро так бросит на меня хитрый взгляд из-под ресниц — и в следующее мгновение я в его объятиях. А там я уже переставала быть отдельной личностью. Я просто сливалась с ним, растворялась в нем. Мы были невероятно счастливы. И сияние тех дней до сих пор согревает мою жизнь. Поэтому не надо меня жалеть, дочка. Жалеть надо тех, кому не довелось испытать такую любовь. Я очень хотела бы, чтобы и ты ее испытала, только без такого страшного конца. Чтобы она у тебя была долгой-долгой.

       — Да, мамочка, я тоже мечтала бы так полюбить. Знаешь, я завидую тебе. А вдруг мне не встретится такая любовь, не испытаю этого чувства? Вот будет обидно.

       — Погоди, еще встретится. Тебе же всего шестнадцать лет. И в тебе течет папина кровь — кровь грузина. А грузины умеют любить. Еще полюбишь. И я не представляю себе мужчину, который тебе — такой красавице! — не ответил бы взаимностью. Верю, твое счастье впереди. Жди его, девочка, и оно обязательно придет.

       ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

Ирина Касаткина.