ОДИНОКАЯ ЗВЕЗДА. ГЛАВА 24. ЧАСТЬ 3.

ЧАСТЬ 2. ВОСПИТАНИЕ ЧУВСТВ.

       Глава 24. ТЕЧЕНЬЕ ЛЕТ. ЧАСТЬ 3.

       Ольга не помнила, как добралась до постели, — сразу провалилась в сон. Ей показалось, что она только закрыла глаза, как Леночкин голосок пропел над ухом:

       — Мамулечка! Уже утро. Просыпайся. Тетя Нино завтракать зовет. А когда ты вернулась — поздно, да? Я тебя не дождалась — заснула. Ну как там тетя Юля? У нее уже кто-нибудь родился?

       — Родился, родился! Сыночек Серго родился! Сейчас дядя Отар заедет за нами, и мы поедем к тете Юле. Нам обещали показать мальчика в окошко.

       Леночка чуть было не закричала − ура! — но Ольга успела закрыть ей рот ладонью:

       — Дочка, не забывай: в доме траур по бабушке. Поэтому громко смеяться и радоваться нельзя. Радуйся потихоньку. Вот и стали мы с тобой свидетелями двух самых главных событий — рождения и смерти. Будем всегда помнить бабушку Тамару, а ее душа там, на небе, будет молиться за нас.

       — Наверно, ее душа сейчас рассказывает папиной душе про нас, — задумчиво произнесла Лена.

       — Может быть. Хотя мне кажется, что папина душа итак про нас все знает. У меня всю жизнь чувство, что он где-то рядом. Я тебе рассказывала, что одно время слышала его голос — как будто разговаривала с ним. И однажды узнала, что теперь он — твой Ангел-хранитель. Что он всегда будет с тобой рядом, чтобы оберегать тебя. Я все думаю, что тогда, помнишь, когда прошлым летом тебя чуть не украли, это он предотвратил несчастье.

       — Мамочка, а вдруг ничего этого нет? Ирочка Соколова говорила, что никакого Бога и загробной жизни не существует. Что все это выдумки. Ей папа сказал. Мне так страшно стало! Значит, я проживу свою жизнь и совсем исчезну? Зачем же тогда жить, если ничего не останется?

       — Почему же ничего? После тебя останутся твои дети и внуки и все, что ты создашь своим умом и делами. А насчет Ирочкиных слов − тут, как говорится, пятьдесят на пятьдесят. Мы, живые, не можем доказать ни того, что та жизнь есть, ни того, что ее нет. Остается жить и надеяться. Наступит у каждого из нас момент, когда он перешагнет тот порог и все узнает. Но твой папа был убежден, что бытие человека с его смертью не кончается, что он продолжает жить, только иначе. А папа очень много читал и размышлял над этим. И я думаю — он прав.

       Отар, как и обещал, заехал за ними, едва они успели позавтракать. В машине сидели его родители — их лица светились радостью. Только подъехали к роддому, как на первом этаже отворилось окно, и в нем показалась побледневшая Юлька с глазастым и щекастым Серго на руках. Юлька сияла, как медный таз, а малыш бессмысленно таращил на мир большие глазенки.

      — Глаза Юли, — безапелляционно заявил Отар, — а нос будет мой. Как ты себя чувствуешь, сердце мое? Очень больно было?

       — Сейчас прекрасно. А было, нет слов! Спасибо врачам — все время были рядом. Без них я бы пропала. Он родился — и не кричит. Я так испугалась: знаю же, что он должен закричать. А он молчит. Ну, думаю, если мертвый, я сейчас умру тоже. А у него горлышко пуповиной оказалось обмотано. Так крутился, пока выходил, что пуповина ему горло перехватила. Чуть не задохнулся. Но врач пуповину размотала и пошлепала его. И он как заорет! У меня от сердца сразу отлегло.

       Господи, какой ужас! — подумала Ольга. Счастье, что все благополучно обошлось. Что было бы с Отаром, если бы несчастье случилось? Он бы тут весь роддом разнес.

       — Когда вас можно забирать? — спросил Отар, влюблено глядя на нее.

       — Через неделю, если все будет хорошо. Молоко вроде появилось. Уже пытаюсь кормить. Но его пока мало.

       — У меня тоже сначала мало было, — успокоила ее Ольга, — а я все равно прикладывала Леночку к груди и после кормления обязательно сцеживала. И его постепенно стало все больше и больше. Я даже потом отдавала молоко — так много было. Лену кормила больше года — только следующей осенью бросила. И ты тоже должна кормить мальчика грудью, чтобы здоровеньким рос. Материнское молоко ничем не заменишь.

       — Да, я буду, буду кормить. Отар, я теперь девочку хочу — Олечку. Через год.

       — Нет, я с ума с ней сойду! — закричал Отар. — Не успела опомниться, уже второго хочет. Понравилось очень, да?

       — Понравилось! А что? Мне одного ребенка мало. Хочу троих.

       — Ладно-ладно! Ты сначала с одним управься — выкорми да на ножки поставь.

       — Ну как, дочка, тебе маленький Серго показался? Понравился младенчик? — спросила Ольга, когда они вернулись домой.

       — Хорошенький какой! На тетю Юлю похож. А на дядю Отара совсем не похож. Знаешь, я что-то по близнецам соскучилась. Как там они без меня?

       — Первенец-мальчик обычно на маму похож, а девочка, как ты, на папу. Но он, когда подрастет, может стать и на папу похожим.

       — А может, и на дядю? Или на тетю? У дяди Отара ведь много братьев и сестер.

       — Может, и на дядю, — засмеялась Ольга, — а может, и сам на себя. Все хорошо, лишь бы здоровым рос. Дня три еще побудем и уедем. Тебя друзья ждут, а меня работа. Гена там уже, наверно, умирает по своей сестричке.

       — Да уж. Он был такой грустный, когда мы садились в машину, я думала, заплачет. Нет, сдержался. Но это маленькое расставание. А вот, когда я на месяц уеду, на целый август, как он это переживет, не представляю.

       — Что ж, Лена, пусть привыкает. Вам еще расставаться и расставаться. Может, когда-нибудь и навсегда расстанетесь — жизнь непредсказуема. Вы ведь не близкие родственники, а только друзья.

       — Мама, я это понимаю. Но вот он этого понимать не хочет. Или не может. У него одна установка — всю жизнь быть рядом. Об ином и слышать не хочет.

       — Ну, ничего, подожди. Вдруг, когда подрастет, ему встретится другая девочка. Может, она его полюбит, и он ответит ей взаимностью.

       — Может быть, может быть. Знаешь, мама, я очень люблю папу. Никогда его не видела, а люблю изо всех сил. Как тебя. И когда мне нужно что-то важное решить, я всегда думаю, что бы он посоветовал. Как правильнее поступить, чтоб было хорошо? И он как будто подсказывает. Я всегда лучше поступаю, когда думаю о нем, чем когда не думаю.

       — Наверно, он тоже очень тебя любит. И заботится о тебе − там, где он теперь. Давай завтра сходим в церковь и помолимся за папу и за всех, кого мы любим? И живых, и мертвых.

       — Давай.

       Через три дня они уехали. Расставание не было печальным, ведь они собирались приехать снова в Ольгин отпуск на целый месяц. И уж тогда мама с дочкой планировали насладиться маленьким Серго досыта. Но беда не любит ходить одна. Едва они вернулись в свой город, как из Ленинграда пришло еще одно печальное известие — скончалась мама Ольги. Умерла она во сне. Вечером, как обычно, попила чаю с соседкой и договорилась встать пораньше, чтобы занять очередь за молоком в соседнем ларьке. Утром соседка постучалась к ней, а мать не отвечает. Зашла, видит — спит. Стала будить — а она уже холодная. Как Ольга казнила себя, что не уговорила маму переехать к ней. Сколько раз звонила и писала, чтоб та, наконец, решилась. Но мать, ни в какую не соглашалась — не хотела бросать могилу мужа. Похоронив его, она оставила возле могилы клочок земли для себя. Теперь легла рядом. И не осталось у Ольги в родном городе никого. Проводив маму и бабушку в последний путь, Ольга с Леночкой навестили Юлькиных родителей и уговорили тех съездить в Батуми. Должны же они, наконец, увидеть внука, о котором так долго мечтали. Они сильно тосковали по дочери и горевали, что она теперь живет за тридевять земель. За это они не любили Отара. Все-таки сманил их дочку в свою Грузию — как будто в Ленинграде парней мало. Они даже не приехали на Юлькину свадьбу, только поздравительную телеграмму прислали. Но теперь ничего не поделаешь — придется ехать. Ольга так хвалила Отара, так расписывала его достоинства, что они, наконец, смягчились по отношению к зятю. Юлькины отец и мать очень уважали Ольгу и радовались ее дружбе с их дочкой. Правда, несколько смутила их странная история, связанная с рождением Леночки. Какая-то скоропалительная любовь на море — это было так не похоже на скромную и серьезную подругу их дочери. Но время все сгладило, и они стали относиться к Ольге с прежним доверием. А когда она рассказала, какой у них родился прелестный внук, они, наконец, засобирались в далекую Грузию.

       Первым, кого Леночка увидела по возвращении домой, был, конечно, Гена. Едва такси въехало во двор, как он пулей вылетел из подъезда, подбежал к машине и, открыв дверцу, протянул девочке руку, помогая ей выйти. Затем схватил чемодан и, невзирая на Ольгины возражения, поволок в подъезд. Гена изо всех сил старался сдерживать рвущуюся из него радость, − но сияющие глаза мальчика выдавали переполнявшие его чувства. В отличие от старшего брата, близнецы, увидев свою любимицу, сразу счастливо завопили и быстро-быстро поползли к ней. Они уже пытались ходить, но когда требовалось передвигаться быстро, опускались на четвереньки и мгновенно оказывались там, где их меньше всего ждали. Девочка хотела взять их на руки, но они стали такими тяжелыми, что ей это не удалось. Тогда она села на коврик, а они, сопя, и отпихивая друг друга, все старались обнять ее за шею и обмусолить. Гена тоже сел на пол напротив и уставился на Леночку, будто они не виделись сто лет.

       — Гена, не надо на меня молиться, я же не икона, — засмеялась Леночка.

       — Лучше расскажи, как там ребята, что нового?

       — Проблема выросла, — глубоко вздохнув, ответил мальчик. — Лена, как я по тебе скучал, ты себе не представляешь!

       — Представляю, представляю, — перебила его Лена, — а что за проблема?

       — Мы все не помещаемся в том классе, где наши учатся. Нас же сразу туда хочет поступить восемь человек. А там и так двадцать семь учеников. С нами уже тридцать пять будет. Директор говорит: очень большой класс получится, трудно учителю будет с нами управляться. Боится, что шуметь будем, баловаться.

       — Что же теперь делать? Вот жалко! Мы так хотели быть вместе! Значит, нас разбросают по разным классам?

       — Не знаю. Директор сказал, что если кто-нибудь из класса, где наши учатся, согласится добровольно перейти в другой класс, — кто-нибудь не из наших — то на его место возьмут кого-нибудь из нас. Но чтобы в классе было не больше тридцати человек. А кто ж согласится? Венька предлагает не наших затерроризировать, чтобы сами ушли. А как их затерроризируешь, когда учебный год еще не начался? А когда начнется, будет поздно.

       — Веня тоже придумал! Террорист, какой нашелся! Тогда нам точно никто ничего не разрешит. Надо дать слово директору, что мы будем вести себя хорошо и учиться тоже. Что будем помогать друг другу — ведь мы друзья. Я маму попрошу поговорить с ним. Ее директора школ знают — она с ними на совещаниях встречалась.

       — Лена, не уезжай больше. Ты уже побывала на море в этом году. Лучше будем к школе готовиться. И с Алексеем на Дон будем ходить. Близнецы по тебе ужасно скучали.

       — Только близнецы? — Леночка хитро улыбнулась. — Они тебе об этом сказали? Нет, Гена, мы обязательно поедем. Мы же обещали. Там у тети Юли сыночек родился — его Серго назвали. Как моего папу. Мы с мамой на маленького наглядеться не успели. А так хочется! И в море хочу поплавать, и с братиками побыть. Я с ними даже не поговорила, как следует. Но мы, наверно, не на весь месяц поедем − на пару недель только. Ты прав, к школе надо готовиться. Ты и соскучиться не успеешь, как мы вернемся. А чтобы не скучал, я тебе оттуда звонить буду.

       — Правда, будешь? Каждый день?

       — Ну что ты — каждый день! Это дорого. Но пару раз позвоню, обещаю.

       Гена тяжело вздохнул. Еще две недели тоски. Хорошо хоть не завтра она уезжает. Нет, лучше бы она не говорила, что уедет. Лучше бы обманула. Тогда бы он спокойно жил до самого ее отъезда. А теперь он каждый день будет думать, что она опять скоро уедет, и расстраиваться. Заснуть бы и проснуться, когда она уже вернется. Есть же счастливые люди, которым никого не надо ждать. Маринка, например. Ну почему он не может без нее жить, почему? Но надо же как-то прожить эти две недели. Чем бы ее обрадовать, когда вернется? Она близнецов любит − всегда спрашивает про них. Значит, надо записывать обо всем интересном, что с ними происходит. Чтобы потом ей рассказывать. Еще набрать книжек про путешествия и зверей. Выписать из них самое интересное и запомнить. Надо завести тетрадку потолще, куда записывать всякие умные мысли — свои и чужие. Еще надо накачивать мышцы. Недавно по телевизору показывали мужчин с очень красивыми фигурами. Талии тонкие, а шея, плечи, руки и ноги такие мощные, мускулистые. Культуристами называются. Лена очень ими восхищалась. Говорила, что у ее папы была похожая фигура. И он, Гена, сделает все, чтобы и у него стала такая же. Все-таки хорошо, что плохое тоже когда-нибудь проходит. Прошли и эти две недели. И она вернулась. Загорелая, полная впечатлений. Самая красивая на свете! Какая у нее теперь фамилия — Джанелия-Туржанская! Как у королевы. Все разговоры, конечно, были про маленького Серго. Какой он хорошенький, глазастый, горластый. Какой пир закатил дядя Отар по поводу его рождения! Как он любит его — просто, не отходит от сыночка. Прибегает с работы — и сразу к кроватке. Они с Леной так и просидели все две недели с малышом. Даже Джават с Ревазом обиделись, что она с ними почти не была. У нее с маленьким Серго дни рождения в июне — разница всего в два дня. Если не считать восьми лет. Сколько подарков им надарили!

       — Ты что же, теперь его любишь больше Мишки и Гришки? — ревниво спросил Гена.

       — Нет, их я тоже люблю. Я вообще всех малышей люблю. Ты извини, что я тебе не звонила. Так трудно стало дозваниваться! Мы несколько раз пытались, но ничего не получалось — линия занята. Ну, что там слышно про школу?

       — Всех берут в один класс. Директор согласился. Даже не верится, что сразу во втором классе будем учиться. Я столько книжек без тебя прочел!

       И Гена стал рассказывать всякие занимательные историях, вычитанные из книг. Целый час рассказывал, и она слушала его с явным интересом. Он еще мог бы продолжать, но его позвали домой. И наступило первое сентября. На торжественной линейке все пятнадцать второклассников из одного детского сада стояли рядышком, держа в руках букеты цветов. Веня Ходаков все норовил протиснуться поближе к Леночке, но вокруг нее стеной стояли Гена, Саша, Марина, Шурик с Шурочкой и остальные новенькие. Потом все пошли в школьное здание, провожаемые напутствиями пап и мам. Венька первым вбежал в класс и, заняв парту у окна, стал звать Лену сесть с ним. Но Гена только взглянул на него, и Венька заткнулся. С Леной должен был сидеть только он, Гена, он об этом договорился с ней загодя. И она не возражала. Вот так! Перед ними сели Марина с Настенькой, а позади — Сашенька с Ирочкой. На первом уроке учительница дала каждому задание — чтобы проверить их знания. И оказалось, что новенькие лучше «стареньких» с ним справились. Ничего удивительного: ведь они даже летом занимались — так хотелось учиться во втором. А «старенькие» все лето прогуляли и многое забыли. И побежали годы, как ученики по школьным ступенькам — все вверх и вверх. Второй и третий классы пролетели незаметно, и наши герои в один прекрасный день вдруг обнаружили себя в пятом классе. Трое из них — Лена, Гена и Ирочка — были все годы круглыми отличниками. Остальные «прыгуны» — так назвали ребят, перепрыгнувших через первый класс, — учились тоже хорошо, без троек. Зато Веня, случалось, и двойки хватал, особенно по математике. Правда, Гена подозревал, что он это делает иногда специально, − чтобы с ним Леночка позанималась. Она никогда не отказывалась помочь отстающим. Этим пользовались мальчики и из других классов. Правда, во время объяснения они смотрели не столько в тетрадки, сколько на Лену. Но и только! Потому что связываться с ее «братиком» было себе дороже. Когда ей кто-то уж очень докучал своими приставаниями, Гена тихо, но убедительно, говорил:

       «Отвали без горя!».

       И этого было достаточно. Леночке легче всего давалась математика. Собственно, на школьных уроках по этому предмету ей нечего было делать. Все, что объясняла учительница, она давно знала. Сейчас девочка была увлечена геометрией, и особенно ей нравилась стереометрия. Гена старался не отставать от подруги, но у него было плохо развито пространственное воображение. Поэтому объемные фигуры на плоском чертеже — все эти кубы, параллелепипеды и пирамиды с вписанными или описанными сферами — он воспринимал с большим трудом.

       — Ты представь себе, — увлеченно объясняла ему Леночка, — что стоишь внутри куба, в самом центре, на пересечении диагоналей. Посмотри во все стороны, постарайся увидеть его углы, куда упираются диагонали. Представил? Теперь мысленно опусти перпендикуляры из того места, где ты стоишь, на грани куба. Эти перпендикуляры и станут радиусами вписанной в куб сферы. Постарайся ее увидеть, эту сферу, какая она прозрачная, красивая. Как она переливается. Там, где перпендикуляр упирается в грань куба, сфера ее касается. Полюбовался? Вот теперь переходи к решению задачи. Определяй углы, вспоминай нужные теоремы. Дальше ты справишься сам.

       И действительно, стоило Гене представить себя внутри этих куба и сферы, как плоская картинка в учебнике становилась объемной и понятной, а дальнейшее решение уже не представляло трудности. Теперь, прежде чем взяться за очередную задачу, он представлял себя внутри хрустальной призмы или пирамиды — взбирался по ее высоте к самой вершине, скатывался по плоскостям, соединяющим ребра, раскачивался на параллельных прямых, как на брусьях, легко представляя себе всю конструкцию фигуры в целом. И стереометрия все больше начинала ему нравиться. Зато остальные предметы давались Гене легче, чем Лене. Она учила их добросовестно, но без интереса. А когда относишься к делу без интереса, что-нибудь да пропустишь. И тут уж Гена частенько приходил ей на помощь, шепнув или написав нужное слово. Так, помогая друг другу, они легко одолевали школьные премудрости, далеко оставив за собой остальных одноклассников. Им ничего не стоило перешагнуть еще через класс, но Ольга уговорила Леночку не делать этого, чтобы не оказаться среди тех, кто значительно старше. Ведь у каждого возраста свои увлечения и интересы. И дочка согласилась с ее доводами. Ирочка Соколова изо всех сил тянулась за ними, стремясь получать одни пятерки. Дома от нее требовали только отличной учебы, но она давалась девочке с большим трудом. Ведь на фоне успехов Гены и Лены, учившихся играючи, успехи Ирочки выглядели куда скромнее. А учителя, выставляя оценки, невольно сравнивали ответы детей. И после блестящего Леночкиного решения очередной задачки получить пятерку было значительно труднее. Поэтому, поплакав еще над одной четверкой, Ирочка до одури снова решала и решала задачи, пока у нее не начинала раскалываться голова. И только в крайних случаях, когда назревала контрольная, а материал так и не был до конца понят, она обращалась к Лене за помощью, в душе ненавидя свою помощницу. Гена видел Ирочку насквозь. Он остро чувствовал отношение людей к Леночке и потому презирал все Ирочкины уловки.

       — Да пошли ты ее подальше! — убеждал он свою подружку. — Ты ей объясняешь, а она за твоей спиной тебе же рожи корчит. Да-да, я сам видел. Погоди, она тебя еще отблагодарит за все хорошее. Дождешься! Такую пакость устроит, что будешь только руками разводить.

       — Гена, ну что ты говоришь. С какой стати она будет устраивать мне пакости? — возмущалась Лена.

       — Да даже если ты и прав, все равно я буду ей помогать. Иначе как это будет выглядеть? Она ко мне обращается, а я ей, что должна сказать? Иди подальше, потому, что ты меня не любишь? Или что Гена тебе не доверяет, да?

       И все-таки Гена оказался прав, еще и как прав! Ирочка в полной мере «отблагодарила» отличницу Джанелия-Туржанскую за все хорошее, что та для нее сделала. Эта история случилась в седьмом классе и наделала много шуму не только в их школе, но и за ее пределами. Городской отдел народного образования проводил плановую проверку успеваемости школьников. В их школе проверяли знание математики, чему семиклассники были несказанно рады. Ведь у большинства ребят этот предмет был любимым. Контрольную проводили представители гороно — учителя из других школ. Их учительницу даже в класс не допустили. Каждый ученик получил билет с заданием. Для ответа им раздали листы с печатью гороно. Разговаривать и смотреть в работу соседа под угрозой двойки строго воспрещалось. Словом, все было очень серьезно. На кону стояла честь школы. Гена и Лена первыми сдали свои работы, поэтому их работы оказались в самом низу стопки листков, положенных на стол одноклассниками. Все ребята уже вышли из класса, когда Ирочка вдруг заявила, что, кажется, забыла подписать свой листок. Это заявление заставило Гену насторожиться. Ирочка вернулась в класс в тот момент, когда учительницу зачем-то вызвали в коридор. Правда, пробыла там Ирочка недолго, − но Гена поймал ее победный взгляд, брошенный украдкой на Лену. И сразу нехорошее предчувствие закралось ему в душу.

       ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

Ирина Касаткина.