ОДИНОКАЯ ЗВЕЗДА. ГЛАВА 11.

 ЧАСТЬ 1. «ЗОЛОТАЯ РЫБКА».

       Глава 11. СЕРГО ВЕРНУЛСЯ.

       Комнату Оле нашла комендант общежития.

       — Я знаю одну бабульку, — сказала она, — ей хочется скромную девушку и чтоб не студентку. Студентки такие шумные — вечно к ним парни бегают. А вы, Оленька, все больше за книжками сидите. Вы ей подходите. Она недорого возьмет.

       - Скромная ли я? — молча, засомневалась Оля. Что она скажет, когда станет заметно? Ну да ладно, там будет видно. Прогонит — другую подыщу.

       Бабулька оказалась молодящейся женщиной шестидесяти лет. В квартире имелись удобства, и даже телефон. Правда, цена была не такой уж маленькой — больше половины Олиной стипендии.

       - Ничего, как-нибудь протяну, думала девушка − развлечений мне не надо, а вместо фруктов буду витамины жевать.

       Комната ей понравилась. Светлая и есть вся необходимая мебель: письменный стол, стул, шкаф, кровать. Правда, телевизора нет — так без него она обойдется. Зато телефон есть — это важно. Но Он уже не позвонит по этому телефону.

       — Не думай об этом, не смей тосковать! — приказала она себе. — От этого слабеешь. А тебе надо оставаться сильной. Ведь еще столько предстоит вынести. Серго, прости меня, мне нельзя плакать по тебе. Ведь тогда со мною будет плакать наш малыш.

       — Умница! — услышала она голос внутри себя. — Правильно делаешь. Теперь я всегда буду с тобой, дорогая. Буду хранить вас обоих. Буду бога молить за вас.

       Оля замерла. Что это было? Не сходит ли она с ума? А может, это его душа говорит с ней? Но что бы это ни было, пусть его голос прозвучит еще раз.

       — Серго, это ты? — спросила она, как тогда. И как тогда, услышала: — Это я, дорогая! Не бойся — я с тобой.

       Его слова рождались у нее где-то в мозгу. Но звучали они вполне отчетливо. Не становится ли она душевнобольной? Ведь так болит ее душа! Пусть бы, — подумала она, если бы я была одна. Но ребенок! Ему нельзя иметь душевнобольную мать. Надо идти к врачу. А может, сначала посоветоваться с Юлькой — она все знает.

       — Не вздумай никому говорить об этом, — предостерегла подругу Юлька. — У врачей тоже языки есть. Еще распустят слух, что ты ненормальная, голоса слышишь. До Бориса Матвеевича дойдет. Просто, ты так хорошо успела узнать Серго, так он в тебя врезался, что заранее знаешь, что бы он сказал, как бы отреагировал на любые твои слова и мысли. Вы же часами изливали друг другу душу — ты сама рассказывала.

       — А может, это его душа со мной говорит? — робко спросила Оля. — Он верил, что после смерти душа человека находит своих любимых. А вдруг это правда?

       — Может и душа, — согласилась Юлька, — ну и что? Причем здесь психиатр? Ты что, хуже соображать стала? Как твоя работа? Продвигается?

       — Все нормально. Да я уже ее закончила. Уже автореферат печатаю. Думаю где-то в марте защищаться. Если ничего не случится.

       — Вот видишь! Какая же ты душевнобольная? Душевнобольные в математике не соображают. Разговаривай с ним сколько угодно, если тебе так легче. Он парень был с головой, может, и присоветует что-нибудь дельное. И от глупостей предостережет. Ты их итак наделала предостаточно. Лучше скажи: ты у гинеколога была?

       — Еще нет.

       — Ты что, с ума сошла? Тебе же на учет давно надо было встать. Тебя врач наблюдать должен. Вдруг с ребенком не все в порядке.

       — Понимаешь, Юля, я боюсь. Врачи тоже разные бывают. А если инфекцию, какую занесут? Помнишь, как с Галкой Голубевой было? Едва спасли. Чувствую я себя хорошо, даже не тошнит.

       — Оля, все равно надо обследоваться. Хочешь, я тебя хорошему врачу покажу? Но в своей поликлинике обязательно встань на учет.

       — Ну, покажи.

       Юлькина врачиха только поговорила с Олей да послушала ее животик.

       — Все хорошо, — подтвердила она, — сердечко бьется, ритм хороший. Кого ждем: мальчика или девочку?

       — Мальчика, — улыбнулась Оля. — Или девочку. Кого бог даст.

       — Через месяц можете узнать — кого. УЗИ покажет. Приходите.

       УЗИ! Ультразвуковые волны высокой частоты. Так ли они безвредны, как уверяют врачи? А вдруг какой-нибудь нежный орган ее малыша отзовется резонансом на эти волны? И в нем лопнет сосудик или еще что-нибудь. Нет уж, не надо нам никакого УЗИ. Мы как-нибудь дотерпим. Вот появимся на свет — и сразу узнаем, кто мы. Как она назовет мальчика, Оля решила давно. Конечно, Серго — Сергеем, Сереженькой. Сергей Сергеевич — правда, красиво звучит? А если девочка? Его дочь должна быть прекрасной. Ведь девочки чаще похожи на отцов. Елена Прекрасная — вот как она ее назовет. Елена, Еля, Елочка, Леночка, Аленушка — по-разному можно будет называть. Елена Сергеевна — очень красивое имя. Серго бы одобрил. Решено! В конце января Оля получила извещение из Батуми на посылку и денежный перевод.

       — Возьми себя в руки! — твердила она, когда, не разбирая дороги, неслась на почту. — Это не Он! Он больше не выйдет из моря. Второго чуда не будет. Это Отар или его друзья.

       — А-а, красавица наша! — встретили ее там. — Не писал, не писал, и вдруг сразу − и посылка, и деньги. Видать, сильно любит.

       Посылка и деньги оказались от Отара.

       — Это не он, — сказала Оля, чувствуя знакомую дрожь в груди. Только бы не разрыдаться. — Он погиб. Это от его друзей.

       И в разом наступившей тишине выбежала из зала. В посылке оказались сушеные фрукты, грецкие орехи, изюм и письмо.

       — Оленька! — писал Отар, — Наш отдел берет над вами шефство. Ребенок Серго — наш ребенок. Пока жив хоть один из нас, мы будем заботиться о вас. Посылаю тебе деньги — их выделило командование. Добавили ребята и родители мальчика, которого спас Серго. Они богатые люди. Мечтают, чтобы ты с малышом к ним когда-нибудь приехала на отдых. Говорят: сделаем ей сказку. Напиши, в чем нуждаешься. Береги себя и помни: я приеду к сроку и привезу все, что нужно. Денег было так много, что Оля сразу заплатила хозяйке за месяц вперед, расплатилась с машинисткой, печатавшей ей диссертацию, а главное, — купила, наконец, сапоги. Старые совсем развалились. Чтобы не ходить с мокрыми ногами, она надевала на чулки полиэтиленовые кульки, а уж потом натягивала сапоги. Теперь можно было выбросить эти развалины в мусорник, − что она с наслаждением и сделала. Оставшиеся деньги Оля положила на сберкнижку. На душе у нее потеплело — о ней помнят, о ней заботятся. Она написала Отару письмо, в котором горячо благодарила его и всех друзей. А время бежало, бежало. Зима кончилась, наступил месяц март.

       — Оленька, вы замуж вышли? — Шеф удивленно разглядывал ее округлившуюся фигурку. — Что же вы мне не сказали? Я бы вас поздравил. Нехорошо! А кто ваш муж?

       — Он погиб. — Оля с трудом удерживалась, чтобы не заплакать. — При исполнении служебного задания. Он работал в милиции. Борис Матвеевич, пожалуйста, не спрашивайте больше ни о чем.

       — Конечно, конечно! — с готовностью закивал шеф. — Только скажите, когда это должно случиться? Надо же как-то планировать наши дела.

       — В июне, где-то в середине.

       — А, ну тогда все в порядке. И защититься успеете, и, думаю, ВАК к тому времени подтверждение пришлет. А как же с работой? Я хотел для вас место старшего преподавателя приберечь.

       — Приберегите, Борис Матвеевич. Я постараюсь к сентябрю быть в форме. Что-нибудь придумаю.

       Едва ли не каждый день к Оле приходила мать — приносила то котлетки, то вареники, то еще что-нибудь. Ей все казалось, что дочь голодная.

       — Мамочка, — убеждала ее Оля, — меня хозяйка кормит. Очень вкусно. Я ей заплатила и за продукты, и за готовку. Ну, зачем ты беспокоишься? И денег у меня достаточно — друзья Серго прислали. Ты приходи просто так. Ничего приносить не надо.

       Но та все равно приносила. Об отце они не говорили. Он объявил всем знакомым, что у него больше нет дочери. Даже Борису Матвеевичу сказал. Правда, на ее отношения с шефом его слова никак не повлияли. И в институте к ней по-прежнему относились хорошо. А после того, как она организовала в зимнюю сессию консультации для отстающих, благодаря которым даже самые «темные» студенты вытянули матанализ, ее готовы были носить на руках. Работа над диссертацией была закончена. Оля могла позволить себе передышку. Шеф взял на себя переговоры с оппонентами и членами ученого совета. За это он свалил на нее почти все свои лекции. Оля с головой окунулась в учебную работу. Она и не подозревала, что это так интересно. У нее оказались превосходные педагогические способности. Уровень знаний школьников, поступавших в институт, с каждым годом снижался, конкурсы падали. Первокурсники сплошь и рядом не умели решать простейшие уравнения, не знали, чем синус отличается от тангенса. Чтобы они понимали лекции и решали задачи вузовского уровня, надо было помочь им ликвидировать пробелы в школьных знаниях, причем сделать это быстро. Оля разработала тесты, позволявшие сразу найти наиболее слабые звенья в их знаниях. После ее выступления на ученом совете ректор лично обратился к Оле с просьбой создать методические пособия для ликвидации этих пробелов и обещал всяческую помощь. Он прикрепил к ней двух аспирантов первого года обучения, − и они дружно принялись за дело. Первые тоненькие методички вышли в институтской типографии перед Олиной защитой и мгновенно разошлись среди студентов. Из библиотеки их стащили в первый же день, да так и не вернули. За ними гонялись, их переписывали от руки, делали копии. К Оле обратились два доцента с просьбой достать методички для их деток. Но у нее самой осталось всего по одному экземпляру. Защита диссертации прошла на «ура». Приехавшие из столицы оппоненты дружно признали Олину работу заслуживающей ученой степени доктора наук. Позже один солидный журнал посвятил этому событию целую статью. Олин доклад произвел неизгладимое впечатление на всех присутствующих.

       — У этой девушки редкий аналитический ум! — провозгласил академик из дружественного вуза. — Более оригинального подхода к решению столь сложной проблемы я не встречал. Обещаю лично ходатайствовать перед ВАКом о присвоении соискательнице звания доктора наук.

       За это предложение ученый совет проголосовал единогласно. Ни одного черного шара. Во время голосования Оле передали записку. В ней незнакомый ректор одного периферийного вуза предлагал ей кафедру, квартиру и очень приличную зарплату. Оказалось, он специально приехал на ее защиту.

       - У него, наверно, плохо со зрением, подумала девушка. Или, может, он считает, что я такая толстая от природы?

       Шеф ликовал. Еще бы — его аспирантка после защиты кандидатской диссертации стала доктором наук! В двадцать четыре года! Небывалый успех. Правда, нужно еще дождаться утверждения ВАКа, − но там его друзья обещали «кричать» за Олю. Поэтому он не сомневался в положительном решении. На защите было полно студентов, − ведь по традиции туда пускали всех желающих. Они устроили Оле настоящую овацию. В верхнем ряду амфитеатра сидела мама и вытирала слезы радости. Отец на защиту не пришел. Банкета Оля высидеть не смогла. От выпивки она категорически отказалась. Дождавшись удобного момента, девушка незаметно выскользнула из-за стола и потихоньку покинула банкетный зал. С трудом добравшись до дома, она упала на кровать. Поясница разламывалась, перед глазами плыли зеленые и черные круги. Острая тревога за ребенка терзала ее.

       — Идиотка! — проклинала она себя. — Зачем был нужен этот банкет? Сразу надо было ехать домой. Можно было и не дожидаться голосования. Ничего бы это не изменило. А теперь что будет?

       — Серго! — в отчаянии обратилась Оля к тому, кто был и остался для нее всем, — попроси бога, чтобы с малышом нашим ничего плохого не случилось. Я больше не буду. Теперь все! Теперь только он! Только о нем будут все мои мысли. Помоги, милый! И услышала:

       — Я попрошу, дорогая. Не тревожься. Все будет хорошо. Ведь я с тобой.

       В комнату заглянула испуганная хозяйка:

      — Оленька, вам плохо? Я «Скорую» вызову.

       «Скорая» примчалась быстро. Молодой врач успокоил Олю:

       — Ничего страшного. С ребенком все в порядке. Но больше так не переутомляйтесь. А завтра — непременно в консультацию.

       Так начался у Оли декретный отпуск. Только два часа в день она позволяла себе работать над методичками, − остальное время занимали неспешные прогулки с мамой или Юлькой, дневной сон и никаких волнений. Иногда на прогулках ее сопровождала квартирная хозяйка Фаина Степановна. Она привязалась к Оле всей душой. А узнав о ее беременности, пришла в восторг.

      — Уж как я мечтала с лялечкой понянчиться! — вздыхала она. — Своих бог не дал, а так хотелось! Хоть на вашего, Оленька, дитенка погляжу да на ручках поношу. Вы пойдете в сентябре работать, а я с ним буду сидеть. И не думайте ни о какой оплате — мне это в радость.

       Хозяйка подружилась и с Олиной мамой. Попивая вместе чай, они строили планы на будущее, − как Оля станет работать, а они внука будут смотреть. И никаких яслей, ни-ни! Дома матери было невмоготу. Отец стал невыносимо груб с ней. Прежде такой выдержанный, он теперь срывался в крик из-за каждого пустяка. Об Оле он не мог слышать. Даже ее успех на защите не смягчил его.

       — Она не должна была так поступать! — кричал он. — Я ее вырастил, выучил, я ей все дал! А она? Как она отблагодарила меня? С грузином! Как последняя б... — И он грязно ругался. — Нет у меня дочери и не говори мне о ней!

       Откуда эта ненависть к людям другой национальности? − думала Оля. Какая темная сила превращает, казалась бы, нормального современного человека в неандертальца? Ведь это дикость, атавизм! Взять хотя бы моего отца. Почему этот начитанный умный мужчина, коммунист, член партии, провозглашающей равенство всех наций, от одной мысли, что его дочь отдалась грузинскому парню, превратился в озверевшего куклуксклановца? − готового вздернуть этого парня на первом попавшемся суку. И ведь вздернул бы, будь его воля. Ладно, если бы причина в разных религиях. Но ведь он атеист.

       — Поклянись, — приказала она себе. — Поклянись, что когда твоему малышу придет время любить, кем бы ни был и каким бы ни был его избранник, ты примешь его, как родного. И пусть горький пример наших с Серго отцов послужит тебе суровым уроком.

       Верная Юлька нанесла ей кучу книг о матери и ребенке. Из них Оля узнала, как от месяца к месяцу крошечный зародыш прибавляет себе все новые и новые клеточки и распускается, подобно цветку, превращаясь в человеческое существо. На седьмом месяце это уже готовый человечек. Он может улыбаться и плакать, спать и бодрствовать. Однажды на ее животе появился бугорок и стал быстро-быстро перемещаться слева направо. Она попробовала задержать его двумя пальцами, и в ответ ребеночек недовольно заворочался.

       - Наверно, поймала его за пятку или локоток, — с умилением подумала будущая мама.

      Она старалась побольше разговаривать со своим маленьким. Ведь, находясь внутри нее, он слышит ее голос. И, может даже, запоминает отдельные слова. А уж интонации — точно. Она рассказывала ему, что делает, о чем думает, как ждет его появления на свет. Как она любит его. Она рассказала ему о его отце. Об их любви. О его подвиге. О том, какой это был замечательный, лучший в мире человек. С фотографии Серго Оля сделала большой портрет − размером с человеческое лицо. Когда портрет был готов, даже фотограф им залюбовался.

       — Какой красивый молодой человек, — сказал он. — Это какой-то артист?

       — Это мой муж, — ответила Оля.

       — Удивительное лицо! — заметил фотограф. — Нельзя ли мне с ним познакомиться? Хочу ему денежную работу предложить. И не пыльную. В свободное время.

       — Нельзя, — сухо ответила Оля. — Он погиб.

       — Ох, простите, не знал. А вы не будете возражать, если я такой же портрет повешу в витрине? Такая редкая красота. Как жаль!

       — Повесьте, если вам хочется.

       Теперь, проходя по этой улице, Оля видела в витрине фотоателье огромный портрет Серго. Он провожал ее взглядом, и, казалось, смотрел вслед. Прохожие часто останавливались возле витрины и любовались красивым лицом ее любимого. Свой портрет Серго она вставила в рамку и повесила на стену. Теперь можно было подойти к нему и поцеловать в губы. Его улыбающиеся глаза оказывались совсем близко. Тогда она целовала и их тоже. Правда, потом у нее болело в груди и сильно хотелось плакать, − поэтому она позволяла себе целовать портрет лишь изредка. Незаметно пролетела весна. Наступил июнь. В город пришли обожаемые Олей белые ночи. Как любила она их колдовской свет, делавший окружающий мир призрачным, нереальным. Прежде они с девчатами могли всю ночь бродить по городу, очарованные его красотой.

       - Ничего, думала Оля, вот родится ее человечек, подрастет — и они вместе будут любоваться своим городом белыми ночами.

       Схватки начались под утро. Перепуганная Фаина Степановна вызвала «Скорую» и в ожидании ее металась от двери к Оле и обратно. У нее все валилось из рук. Оля, как могла, успокаивала ее. Она совсем не боялась родов. Все, что нужно было знать о них, она узнала из книг. Страдание? Разве это страдание! О, она знает, что такое страдание. Страдание — это когда пуля пробивает легкое и входит в сердце любимого. Когда кинжальная боль от одной мысли об этом разрубает тело пополам. Вот что такое страдание! А то, что с ней сейчас происходит, это счастье, которого она так долго ждала. Ее малыш стремится на свет божий — как хорошо! Приходи, мое сокровище, скорее, я помогу тебе. Не было ни страха, ни муки — было одно долгое и трудное ожидание встречи. Когда все кончилось, она посмотрела наверх и не увидела потолка, − на его месте было небо с несущимися к ней звездами. Как тогда. И тут Оля услышала крик своего ребенка.

       — Кто? — спросила она, с трудом шевеля запекшимися губами.

      — Девочка. У вас дочка, — ответили ей, — такая красавица, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

       — Леночка, — прошептала она, — покажите ее. Господи, ну пусть хоть немного, чтоб хоть немного — его черты.

       Личико малышки поднесли близко, совсем близко к ее лицу. Оля увидела прямые брови — его брови, длинные слипшиеся ресницы — его ресницы. Ресницы разлепились, и на нее глянул большой синий глаз — его глаз. Девочка оказалась точной копией своего отца.

       - Мой Серго! − подумала она. Мой Серго ко мне вернулся. Теперь он навсегда со мной. Благодарю тебя, Господи, за великую милость твою!

       — Я же тебе обещал, — услышала она его голос, — что все будет хорошо. Будь счастлива, дорогая моя! И ничего не бойся — я с тобой.

 

        ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

 Ирина Касаткина.