МНОГОЕ ВСПОМНИШЬ РОДНОЕ ДАЛЁКОЕ - 11.

       ГЛАВА 3.

МОЯ МАЛАЯ РОДИНА. НА ДАЛЬНЕЙ СТАНЦИИ СОЙДУ...

       Посвящаю светлой памяти моего отца – ЛУКОВКИНА Ивана Леонтьевича.

       Здесь, в Байдино, снова я Русью дышу! Когда думаешь о настоящем и будущем России, ее реформах, невольно вспоминаются тургеневские строчки:

       «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах своей Родины, – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный – русский язык! Не будь тебя – как не впасть с отчаяние при виде всего, что совершается дома?».

       Эти слова написаны более 100 лет назад. Но то же самое можно сказать и о современной России. Длинными осенними и зимними вечерами особенно хорошо думается на эту тему. Вот и я, сидя за книгой, в один из таких вечеров размышлял о том, что может объединять нас, россиян, и остался ли на свете такой уголок, который еще не захватила своей грязной пеной волна корысти? Этот уголок, живительный источник моих духовных и физических сил, я ищу в сельской глубинке, там, где крепкий русский мужик еще не успел свихнуться от реформ и перестроек.

БЕЗ КОММЕНТАРИЙ.

 Река у байдана, избушки ввышу.

И в дымке тумана – небесные сини,

Здесь, в Байдино, снова я Русью дышу!

И в каждой росинке я вижу Россию!

       Стоял погожий августовский день. Я вышел за околицу нашего старого деревенского сада и остановился у калитки, чтобы вдоволь налюбоваться байдинскими просторами. С этого места раньше (несколько лет назад) была хорошо видна долина речки Исты с живописным лугом Лапотки. Сейчас рассмотреть эту панораму отсюда почти невозможно: мешают деревья и кустарник, разросшиеся по склону долины, за картофельными полями деревни Синяково. «Вытекая» из устья Лапоткова оврага и пересекая старую дорогу на Арсеньево маленьким полем, Лапотков луг «разливается» у Исты широкой зеленой равниной, окаймленной по левому берегу реки, словно пушистой меховой оторочкой, – полосой низкорослого густого кустарника – ивняка. Правый, байдинский берег Исты на всем протяжении луга постепенно повышается и у оврага Дербинки подступает к воде высоким, почти отвесным обрывом, в ста шагах от которого начинается и уходит вверх, по склону Дербинки, молодая березовая роща. Из всех байдинских лугов, пожалуй, только Лапотки могут напомнить нам тургеневский Бежин луг. В Лапотках, в том месте, где кончается луг и проходит упомянутая старая арсеньевская дорога, есть и другой обрыв у реки, почти такой же, как на Бежином лугу, к которому в сумраке ночи, сбившись с пути, вышел И. С.  Тургенев (рассказ Бежин луг»).

       Я иду к реке, в Лапотки. Вот и наш «тургеневский» обрыв! На нем выросла раскидистая черемуха, которая сейчас, покачиваясь от легкого летнего ветра, наклоняет к моему лицу свои шелестящие ветви. Здравствуй, черемуха! Здравствуйте, мои Иста, луга, поля, просторы! Я снова приехал повидаться с вами, подышать вместе с вами воздухом моего детства и моих предков, вспомнить о них! Спустившись с обрыва, лугами иду вверх по реке. По склонам долины реки, покрытым зеленью луговой отавы, здесь и там стоят тучные стога – приметы августа. Я подошел к одному из них, что стоял на пригорке у Заднего луга. Стог был высоким и довольно длинным. Порывы ветра пытались растрепать его вихрастые бока и спину. Я сел у его подножия, откинулся назад, на душистое сено, и, закрыв глаза, стал слушать тишину, как твой внутренний мир постепенно сливается с миром природы и наполняется оживляющим потоком новых звуков, образов и запахов лета. Ты слышишь и понимаешь птиц в небе и букашек в траве, дуновение ветра и его разговор с травами в поле и березками в долине реки.

Я хотел бы на крыльях, как птица,

Пролететь по просторам полей,

И в лугах, у Исты опуститься,

Отдохнуть средь тенистых ветвей.

Окунуться в холодные росы.

Подышать пряным запахом трав,

И березок зеленые косы,

Целовать в тихом лоне дубрав.

А потом – побродить по проселкам,

Затеряться в прохладе лесной,

И, внимая птиц щебетам звонким,

Наслаждаться земною красой!

       Петухи в Байдино начинают горланить рано, часу в четвертом. Накануне дня моей первой в жизни охоты я ночевал на сеновале. Спал я чутко и беспокойно, и каждый раз, разбуженный петушиным сопрано, выходил из сарая, чтобы посмотреть на часы – сбор охотников был назначен к шести часам. Наскоро собравшись, поеживаясь от утреннего тумана, я поспешил к месту встречи – у моста через Исту. Там меня уже ждали мои компаньоны: шагах в двадцати я различил две фигуры охотников. По Лапоткову лугу мы подошли к повороту реки у Дербинки. Предутренние сумерки и туман уже рассеялись настолько, что охоту можно было бы начинать, тем более что днем раньше, возвращаясь, домой с грибами, я приметил в этом месте большую стаю уток. Сквозь заросли кустарника и высокой травы мы с кузеном осторожно пробрались к воде и затихли, прислушиваясь. Но уток здесь уже не было. В Гамовском лугу сделали еще один заход к воде, потом еще. Наконец, после очередной безуспешной попытки было решено изменить тактику охоты. Поскольку неслышно пробраться к воде было совершенно невозможно, мы, идя вдоль берега, время от времени хлопали в ладоши, чтобы спугнуть уток с воды и, подняв их на крыло, стрелять по ним «влёт». Первое апробирование этого метода привело к тому, что звук наших хлопков был услышан утиной семейкой в десятке шагов от нас: напуганные птицы, шумно поднявшись в воздух, быстро улетели в верховья Исты. Тем временем солнце взошло, и его теплые лучи, пробившись сквозь дымку тумана на горизонте, упали на луга, опушки прибрежного кустарника и высветили фигуры охотников, торящих чуткую тропку по лугу, вдоль реки.

Еще, закутавшись в тумане, спит Иста,

Еще лежит в лугах холодная роса,

Но вот! Луч солнца осветил небес шатер,

И на бугре зажег рябиновый костер!

Охотник замер в зарослях кустов,

Услышав крики уток над Истой.

       По нависшему над рекой высокому обрывистому берегу, мы переходим в Средний луг. Под нами в тени деревьев и кустов тихо журчит на перекате Иста. Пахнет росой и резедой. Отсюда, с высокого обрыва река видна версты на две вверх и вниз по течению с ее лугами, суходолами и березовыми перелесками. Давно знакомые эти байдинские просторы всякий раз как-то по-новому щемят сердце, радуют глаз и согревают душу. Свежесть утреннего воздуха, настоянного на ароматах трав, придает нам бодрости и сил, а не остывающий охотничий азарт заставляет забыть о промокших от росы одежде и обуви. Спустившись к реке, слышим тихое покрякивание от скрытой кустарником воды. Поднятые нами в воздух, утки взлетают над кустарником, – раздаются выстрелы. Одна из уток, неловко взмахнув крыльями, отделилась от стаи и, оседая вниз, скрылась за верхушками деревьев на другом берегу реки. Заметив дерево, за которым, вероятно, должна была упасть утка, и, перейдя речку по построенной бобрами запруде, мы принялись за поиски. Прочесывая шаг за шагом, район падения птицы, мы дважды и трижды проходили одни и те же места, и все безуспешно. Неожиданно мне послышался шорох. Я пошел в ту сторону и сквозь ветви кустарника рассмотрел поваленное дерево, а под ним – темный комочек, издавший резкий шорох при моем приближении. Это была наша бедная утка. Когда я наклонился к ней – она отпрыгнула в сторону. Но мне удалось поймать ее и взять на руки. Одно крыло было перебито у основания, из раны сочилась кровь. Она судорожно взмахивала вторым крылом, пытаясь вырваться, но вскоре успокоилась. Раненая птица смотрела на меня глазами, полными грусти, боли и удивления, и как будто спрашивала:

       «Что случилось со мной и что происходит вокруг?».

       Солнечные августовские дни в Байдино часто начинаются туманными утренниками: в эти несколько прекрасных утренних часов в долине Исты еще долго лежат туманы. В такое утро, на следующий день после утиной охоты, мы с кузеном рыбачили на Исте. До чего же хорошо здесь в эти ранние часы! Разбуженный свежий ветерок, еще еле уловимый и не вполне разгулявшийся после ночного сна, начинает заигрывать – озорничать с окутавшим речку седым ленивым туманом. Туман нехотя и неспешно уступает задире-ветру и, прячась по прибрежным кустам и траве, цепляясь за деревья, редеет. Вот уже последние прозрачные его клочья, блестя на солнце мириадами водяных жемчужин, пролетают над рекой и тают в воздухе. Ветерок летит дальше – гулять по байдинским просторам, а в чистом звенящем утреннем воздухе взору открывается чудесный вид на долину реки с высоким обрывом, у подножия которого мы рыбачим. Этот обрыв тянется на полверсты от липового сада, – где к Исте подходит устье Железницкого оврага, – до развалин винокуренного завода, где снижается и у бывшей мельницы переходит в луг. Девственные травы разрослись по его склону, образуя густой пушистый ковер. Внизу, под обрывом, уже нет тех зарослей кустарника и деревьев, как на той стороне реки: берег почти чистый, и только отдельные, вольно растущие черемуха или ракита величаво поднимаются над водой.

       Стоя у реки, хорошо смотреть вверх, туда, где у кромки обрыва на фоне бездонного голубого неба цветет ярко-красным костром своих спелых гроздьев раскидистое деревце рябины! Теплеет утренний воздух. Громче поют птицы: от земли идет ароматный дух разнотравья. Мы следим за клевом и неспешно беседуем об истории байдинских мест. Закончилась наша рыбалка. Мы переходим Исту у бывшей помещичьей мельницы и по узенькой тропинке в густых зарослях кустарника выходим на дорожку в Байдино. Я оглядываюсь назад. Там, за кустарником, все также журчит речка: в ее долине, на лугу, высокие стебельки таволги склоняют нам вслед свои белые от паутинок и искрящиеся на солнце, бусинками росы головки, прощаясь до будущего лета. До свидания, Иста! До свидания, Байдино!

 Отчий край!

Твои вешние воды пронеслись вереницею лет,

Только вы, мои быстрые годы,

Не спешите за радугой вслед!

 КУКУШКИН ДЕНЬ.

       Посвящаю светлой памяти моей мамы, Зинаиды Степановны Луковкиной.

       Я люблю приезжать в нашу деревушку Байдино весной, в мае. Люблю в тихий вечер прийти на Исту, пройти по ее берегу, сесть где-нибудь под цветущей черемухой, подышать ее ароматом, а потом – замереть и слушать байдинских соловьев. Вон, на том берегу, в Дербинке выводит свои коленца один, а вот, совсем рядом, другой. Я все свое внимание обращаю на него и, опасаясь выдать себя каким-нибудь резким движением, пытаюсь увидеть и рассмотреть эту пташку в ветвях ракиты. Вот, кажется, мне удалось сделать это. Но трели моего маленького певца вдруг прекратились. Я приготовился ждать, что же будет дальше. Внезапно справа от меня на воде послышался всплеск и шум. Испугавшись от неожиданности, я непроизвольно глянул в ту сторону. От реки поднималась пара уток. Они резко набрали высоту, быстро пронеслись у меня перед глазами и через несколько секунд скрылись за деревьями на противоположном берегу. Я даже не успел рассмотреть их как следует. Тут же мне на память пришли охотничьи рассказы и тургеневские строчки об охоте. В тот день я спал в избе на раскладушке. Сквозь сон слышал, как просыпаются мои тетушки Анна (тетя Нюра) и Александра (тетя Шура) Степановны Богомоловы (они по старой байдинской привычке рано ложатся спать и рано встают):

       «Что, Нюр, будем вставать? А сколькя время? Да уж пятый час. Шур, кода будем картошку сажать? Вон, на поселку надысь сажали. Нада у совхоз итить, можа, лошадь дадут, и сохой посадим».

       Из дальнего угла избы доносится тихое похрапывание моего дяди Дмитрия Степановича. Тетушки встают и начинают свои обычные хлопоты по хозяйству: растапливают печь, ставят в нее чугунки с картошкой и щами. Под тихое и мерное потрескивание дров в печи я снова засыпаю. Прошло, наверное, не более часа, как меня разбудила (уже окончательно) кукушка. Она устроилась где-то рядом с домом, и ее громкое кукование гулко разносилось по сонной деревне. «Кукушка, кукушка, хватить куковать – иди, будем картошку сажать!» – это тетя Нюра отвечает на приветствие кукушки. На часах половина седьмого, на календаре 15 мая. По народному календарю сегодня – День Петра и Глеба, соловьиный праздник, который в Байдино называют еще Кукушкиным днем.

       ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

А. И. Луковкин.