ТАЙНА РАССТРЕЛА.
Важное место в споре по принадлежности Екатеринбургских останков занимается стенограмма выступления Я. М. Юровского на совещании старых большевиков по вопросу пребывания Романовых на Урале с его рукописной правкой ЦДООСО.Ф. 41, oп. 1, д. 150, л. 1-33. Следователь Соловьев во время многочисленных выступлений говорил об исторической экспертизе. Назначалась ли она в действительности? На слушаньях в Гербовом зале Государственной думы в 1998 году, где я принимал участие устами Бастрыкина Александра Ивановича, в жесткой форме был поставлен вопрос о проведении указанной экспертизы. Привожу цитату полностью
2. О необходимости проведения исторической экспертизы. Один из авторитетных членов Правительственной Комиссии - директор Института истории и археологии Уральского Отделения Российской Академии Наук, академик РАН В. В. Алексеев - обращался к Правительственной Комиссии с предложением провести историческую экспертизу обстоятельств расстрела и захоронения Семьи Романовых силами специалистов возглавляемого им Института. Однако по инициативе следователя Генеральной прокуратуры В. Н. Соловьева данное предложение было отвергнуто. Такое решение является ошибочным по следующим соображениям. Уголовно-процессуальный закон (статья 78 УПК РФ) устанавливает, что экспертиза назначается в случаях, когда при производстве дознания, предварительного следствия и при судебном разбирательстве необходимы специальные познания в науке, технике, искусстве и ремесле. Данное дело как раз и представляет собой такой случай, когда для решения основных вопросов, входящих в предмет доказывания, необходимы специальные познания, в данном случае в области исторической науки. Как видно из справки, представленной следователем Генеральной прокуратуры в Правительственную Комиссию, основными источниками сведений, которые впоследствии анализировались следователем и были положены в основу выводов следствия, являлись:
1) Материалы расследования, проведенного судебным следователем Н. А. Соколовым,
2) Воспоминания участников и свидетелей расстрела Царской Семьи,
3) Документы из российских и зарубежных архивов.
Нетрудно заметить, что все указанные источники обладают характерной особенностью: как и всякие мемуары и архивные документы они являются источниками исторического характера и вследствие этого не могут быть проверены и оценены только обычными правовыми средствами, то есть путем производства обычных процессуальных действий. Специфический (исторический) характер указанных источников предполагает применение для их проверки и специфических познаний - в данном случае в области источниковедения, архивного дела, текстологии, а может быть, и других исторических дисциплин.
В письме к председателю Правительственной Комиссии следователь Генеральной прокуратуры В. Н. Соловьев указывает, что не ясен предмет такой экспертизы. Это утверждение основано на явном недоразумении. Предметом любой судебной экспертизы являются обстоятельства дела, имеющие значение для установления истины, когда для выяснения этих обстоятельств требуются специальные (неюридические) познания. Другой вопрос, какие специальные познания требуются в каждом конкретном случае? В данном случае, в силу вышеуказанных причин, требуется применение специальных исторических познаний, а это предполагает производство исторической экспертизы. Этот вывод косвенно подтверждается и теми аргументами, на которые ссылается в своем письме в Правительственную Комиссию сам следователь Генеральной прокуратуры В. Н. Соловьев. Так, он указывает, что в 1993 - 1995 годах с участием специалистов в области судебной медицины изучены фонды Государственного архива в Санкт-Петербурге. Возникает закономерный вопрос, почему к работе с архивными источниками, которые затем использовались на предварительном следствии, привлекались судебные медики, далекие от знания архивного дела, и не привлекались специалисты-архивисты? Следует ли после этого удивляться тому признанию, которое в этом же письме делает следователь Генеральной прокуратуры:
«Несмотря на обилие медицинских документов, связанных с царской семьей, лишь небольшое число их может быть использовано для идентификационных исследований. В известных нам, как правило, не содержится данных о стоматологическом статусе, антропологических обмерах и тому подобное».
Иными словами, следователь признает малую результативность архивных поисков с участием только судебных медиков, без привлечения специалистов-историков и тут же отвергает необходимость использования специальных познаний в области исторической науки. Странная логика! Далее, в том же письме на имя Председателя Правительственной Комиссии следователь указывает, что в настоящее время проводится изучение большого количества подлинных документов следователя Н. А. Соколова. Эти исторические документы, безусловно, должны подвергаться исследованию с участием историков, в том числе и на предмет их достоверности. Но историков-экспертов к этому исследованию не допускают. Кто же проводит это исследование? Только следователь? Но это явно выходит за пределы его компетенции как юриста, правоведа. Опять специалисты в области судебной медицины? Но только их специальных познаний здесь явно недостаточно. В связи с этим возникает чисто правовой, процессуальный вопрос, имеющий принципиальное значение: в какой процессуальной форме следствие производит так называемое «изучение» большого массива архивных документов? Уголовно-процессуальный закон применительно к данной ситуации допускает два возможных варианта: следственный осмотр и производство экспертизы. Следователь, видимо, выбрал первый вариант - производство осмотра (если, конечно, он действительно оформляет свои «исследования» надлежащей процессуальной формой как осмотр документов). Но избранная следователем форма явно не соответствует сложности и важности обстоятельств, которые являются предметом расследования.
Статья 178 УПК РФ предусматривает, что следователь производит осмотр, в том числе документов, в целях обнаружения следов преступления других вещественных доказательств, выяснения обстановки происшествия, а равно иных обстоятельств, имеющих значение для дела. Как видим, применительно к осмотру законодатель, не говорит ни о каких специальных познаниях и не обязывает следователя прибегать к их использованию в процессе осмотра. Однако, совершенно очевидно, что поскольку исторические источники неоднозначно и противоречиво трактуют обстоятельства гибели Царской Семьи, правовое, процессуальное изучение этих источников должно проводиться не в форме обычного следственного осмотра, а в форме специального экспертного исследования. Не является решением рассматриваемой проблемы и ссылка следователя В. Н. Соловьева на то, что поставленные в письме академика В. В. Алексеева вопросы специально рассматриваются с привлечением специалистов. Высшие судебные инстанции СССР и Российской Федерации неоднократно указывали на недопустимость подмены процессуальной фигуры эксперта фигурой следователя или специалиста. Задачи, обязанности и возможности специалиста значительно скромнее, чем эксперта. В соответствии со статьёй 133-1 УПК РФ специалист лишь оказывает следователю помощь и содействие в обнаружении, закреплении и изъятии доказательств. Эти действия специалиста не имеют самостоятельного доказательственного значения. В отличие от этого заключение эксперта представляет собой самостоятельное и особое судебное доказательство. Эксперт, давая заключение, проводит специальное исследование предоставленных ему объектов, это исследование и заключение основываются на знании научных положений и закономерностей, соответствующих отраслей и знаний, которые известны эксперту, как лицу, компетентному в соответствующей отрасли научных знаний. Совершенно очевидно, что по такому сложному делу, которое является предметом данного расследования, обоснованные выводы, имеющие серьезное доказательственное значение, могут быть получены только в результате специального научного исследования в форме судебно-исторической экспертизы. Отвергая необходимость проведения таковой, следователь В. Н. Соловьев, ссылается еще на один весьма странный аргумент: документы из «архива Миролюбова», представленные академиком Алексеевым В. В., дополняют материалы следственного дела, но не имеют самостоятельного значения, поскольку в них содержится версия о «чудесном спасении» царской семьи, которая «проверялась и была отвергнута еще в 1919 году и до настоящего времени серьезного подтверждения не получила». В этой аргументации не выдерживают элементарной критики три момента.
Первое. Как видно из представленных материалов, следователь Генеральной прокуратуры даже не выдвигал версию о том, что останки тел, обнаруженных в июле 1991 года, могут не принадлежать членам Царской Семьи. В свете этого совершенно понятно его нежелание исследовать какие-либо сведения о спасении Царской Семьи, так как они противоречили бы первоначально избранной им версии, что обнаруженные останки, безусловно, принадлежат Царской Семье и их слугам. Но такой подход противоречит элементарным правилам криминалистики о планировании расследования и выдвижении следственных версий. В соответствии с этими правилами выдвигаются все возможные по обстоятельствам дела версии, они отрабатываются параллельно и одновременно, проверка каждой версии заканчивается только тогда, когда в результате следственных и процессуальных действий установлена (доказана) ее несостоятельность. Совершенно очевидно, что в данном случае эти элементарные правила криминалистики игнорировались, следствие велось по одной версии, другие версии не выдвигались и не проверялись, а попытки специалистов предложить их - отвергались, причем без проверки выдвигаемых ими аргументов процессуальными средствами, в том числе путем проведения исторической экспертизы.
Второе. Отвергая версию о спасении семьи Романовых и их слуг, следователь ссылается на результаты расследования, проведенного следователем Н. А. Соколовым. Но ведь по выводам следствия Генеральной прокуратуры Н. А. Соколов ошибся в установлении главного факта расследования - в определении места, где были захоронены останки Царской Семьи и способе уничтожения их трупов. Выводы следователя Н. А. Соколова в этой части полностью отвергнуты как несостоятельные следователем Генеральной прокуратуры В. Н. Соловьевым. Допустимо ли такое произвольное манипулирование результатами предшествовавшего расследования в угоду версии Генеральной прокуратуры, учитывая, что следственным путем она отвергнута не была, так как следователь В. Н. Соловьев не провел всего комплекса следственных действий, которые бы однозначно опровергали результаты расследования Н. А. Соколова? Ведь в производстве повторных и дополнительных действий как раз и должно заключаться содержание и значение нового расследования, проводимого Генеральной прокуратурой.
И третье. Вывод о невозможности спасения Царской Семьи судебный следователь Н. А. Соколов сделал в начале 1920-х годов, когда в его распоряжении не могли находиться появившиеся позже сведения о возможности такого спасения. Поэтому ссылка на выводы Н. А. Соколова является некорректной и необоснованной.
Итак, совершенно очевидно, что по рассматриваемому делу необходимо проведение судебной исторической экспертизы с привлечением высококвалифицированных экспертов-историков. В этом должен быть заинтересован и сам следователь Генеральной прокуратуры. Назначение такой экспертизы снимет возможные обвинения в адрес следователя, который при изучении исторических источников подменил собой экспертов-историков. Кроме того, проведение судебно-исторической экспертизы должно способствовать объективному анализу и проверке различных версий, которые возможны по данному делу, в том числе и версия, что в обнаруженном захоронении могли остаться останки не Семьи Романовых, а других лиц. Экспертам-историкам может быть поручено выяснение, по крайней мере, следующих обстоятельств:
1. Какова историческая достоверность материалов расследования, проведенного судебным следователем Н. А. Соколовым, имеющихся в распоряжении следователя Генеральной прокуратуры?
2. Какова историческая достоверность воспоминаний участников и свидетелей расстрела Царской Семьи и Ее слуг, имеющихся в распоряжении следствия?
3. Какова историческая достоверность имеющихся сведений о спасении членов Царской Семьи?
4. Каково историческое значение и достоверность архивных материалов, вновь обнаруженных в процессе нынешнего расследования?
5. Возможно ли обнаружение и использование в процессе расследования, новых неизвестных исторических источников. Если это возможно, то где и каким образом они могут быть обнаружены?
6. Возможно ли обнаружение новых, ранее неизвестных следствию свидетелей и вещественных доказательств по данному делу?
Помимо выяснения этих и, возможно, других обстоятельств эксперты-историки могли бы быть привлечены к проведению целого ряда следственных действий: допросов, осмотров, следственных экспериментов, экспертиз и так далее. Все это только способствовало бы обеспечению всестороннего полного и объективного расследования при условии, что в качестве экспертов будут привлечены высококвалифицированные специалисты-историки, которые подойдут к проведению экспертизы беспристрастно и непредвзято, и что результаты такой экспертизы будут оцениваться следователем объективно и в совокупности с иными доказательствами по делу. Изучив даны документ, я пришел к некоторым выводам. Стенограмма состоит из записей двух стенографисток. Установить это параллельная или последовательная запись следователь Соловьев даже не пытался. До сих пор результаты такой экспертизы не опубликованы.
Лист 3 придает интересная запись. Получается, что сын Юровского в 1963 году удостоверяет подлинность почерка отца. Учитывая, что материалы данного архива были засекречены, вряд ли сын имел соответствующий допуск к секретным документам. Возникает еще одна загадка, кто и когда допустил Андрея Яковлевича Юровского к документам. Далее в деле подшиты три машинописных документа. Один как указан сыном, что текст правлен отцом. Два других текста авторства не имеют. Но они также имеют значения. Являются все три текста расшифровкой стенограммы или самостоятельно напечатанными документами следователь Соловьев не установил. Владимир Николаевич в материалах все говорил, что он не понимает предмет исторической экспертизы. Рекомендую ему прочитать доклад Александра Ивановича Бастрыкина своего непосредственного руководителя и прекратить писать пространные статьи, учитывая, что он от дела отстранен. Дело, которое он вез, закрыто (16-123666-93), закрыто, и комментировать по УПК не имеет оснований. Но вернемся к стенограмме. Там есть одно место:
«Тут вместо порядка, началась беспорядочная стрельба. Комната, хотя и очень маленькая, все, однако могли бы войти в комнату и провести расстрел в порядке. Но многие, очевидно стреляли через порог, так как стенка каменная, то пули стали лететь рикошетом, причем пальба усилилась, когда поднялся крик расстреливаемых. Мне с большим трудом удалось стрельбу приостановить. Пуля кого-то из стрелявших сзади прожужжала мимо моей головы, а одному, не помню, не то в руку, ладонь, не то палец задела и прострелила. Когда стрельбу приостановили, то оказалось, что дочери, Александра Федоровна и, кажется, фрейлина Демидова, а также Алексей, были живы. Я подумал, что они попадали от страху или, может быть, намеренно и потому еще живы. Тогда приступили достреливать (чтобы было поменьше крови, я заранее предложил стрелять в область сердца). Алексей так и остался сидеть, окаменевши, я его пристрелил. А дочерей стреляли, но ничего не выходило, тогда Ермаков пустил в ход штык, и это не помогло, тогда их пристрелили, стреляя в голову. Причину того, что расстрел дочерей и А. Ф. был затруднен, я выяснил уже только в лесу».
На останках, обнаруженных в 1991 году, признаков дострела не обнаружено. Так не обнаружены признаки докалывания. В заключение судебно медицинских экспертов об этом не указано. Предлагаю Следователю Молодцовой обратить внимание на эти нестыковки. Получается еще один взгляд на тайну века.
Вадим Винер.