ИСТОРИЯ СССР. ЧАСТЬ 16.

       Перебирая архив Никопольской дистанции электроснабжения Приднепровской железной дороги, я наткнулся на старую пожелтевшую общую тетрадь. Когда я начал знакомится с её содержанием, то понял, что это дневник одного из злектрофикаторов, которые в 1932 – 1935 годах производили электрификацию участка Кривой Рог Запорожье. Краткая историческая справка. В соответствии с планом ГОЭРЛО и решением июньского Пленума ЦК ВКП (б) началась в стране электрификация магистральных линий железных дорог:

       1. Участка Хашури-Эестафоне (Сурамский перевал) Закавказской Железной Дороги, протяженностью 68 километров.

       2. Участка Кизел-Чусовая Пермской железной дороги, протяженностью 112 километров.

       3. Участка Запорожье-Кривой Рог Екатерининской (Приднепровской) железной дороги, протяженностью 202 километра.

       Первая запись москвича Николая Леднева, так звали электрофикатора, была сделана 18 марта 1931 года.

       22 января 1934 года.

       Сегодня я был в Энергетическом институте, но на занятия не пошел, а пошел к заведующему кафедрой и попросил его, что бы меня отпустили меня, в связи с изменившейся ситуацией в моей жизни. Заведующий не стал меня расспрашивать о причинах моего отъезда, и написал мне справку, что я прослушал цикл лекций по ртутных выпрямителях. Затем я поехал на Курский вокзал, где купил два билета до Запорожья. Вечером мы собирали наши вещи. Их оказалось очень много, так как Оксана кое-что купила для себя, а к тому же мама накупила нам продуктов: колбасы, тушенки, крупы и муки. За столом мама пустила слезу, потому как она так привыкла к нам. Мы же пригласили её и папу приехать к нам в Запорожье. Они обещали это сделать в папин отпуск, ей очень хочется увидеть маму Оксану и условия, в которых мы живем.

       15 апреля 1934 года.

       Мы не смогли уехать тогда на Украине, так как ночью к нам в двери постучали, а когда папа открыл двери, то в комнату ворвались трое человек в штатском. Один из них спросил:

       «Кто из вас Николай Леднев»?

       - Я.

       - Вы арестованы.

       - За что? Он ни в чем не виноват, - закричала мама.

       - Там разберутся. Собирайтесь.

       Потом они начали обыск в квартире. Перевернули все вверх дном, забрали некоторые мои письма и книги. Особенно, они были рады, когда нашли у меня книгу Троцкого «1905 год».

       - Так ты оказывается троцкист.

       - Почему?

       - Потому что держите запрещенную литературу.

       - Откуда я знал, что это запрещенная литература? Ведь совсем недавно портреты Ленина и Троцкого висели рядом во всех предприятиях.

       - Ты только не умничай, а то еще больше неприятностей будет у тебя.

       Меня погрузили в автомобиль и повезли ночной Москвой. Камера, в которую меня определили, была небольшой. Натертый пол, забрано щитом окно. Пять кроватей занято, шестая пустая. Куда я положил свои вещи. В двери прорезано окошечко и глазок. Ввели меня ночью, когда все спали. Я сел на кровать, лечь спать я не мог, так как я был так ошарашен тем, что произошло, что не мог прийти в себя. Конечно, я был уверен, что это какая-то ошибка, я ведь ничего не совершал противозаконного, и успокаивал себя, как мог, что вот завтра придут следователи, и они разберутся с ним, и отпустят. Так я сидел до самого утра. Наконец в шесть часов в дверь стукнули: подъем. Я вскочил и бросился к двери, уверенный, что меня сейчас вызовут, и разберутся со мной. Но никто не отворял двери, а один заключенный сказал мне:

       «Молодой человек, не спешите туда. Когда надо вас вызовут».

       Я обреченно сел на кровать и решил ни с кем из арестованных не разговаривать, чтобы не компрометировать себя общением с врагами революции. Прошло несколько дней, но меня никуда не вызывали, а я стал немного знакомится с арестованными. Рядом со мной располагалась кровать мужчины лет сорока, по фамилии Лодочников, его вина была в том, что он скрыл свое дворянское происхождение и работал в Советском учреждении. Тем самым имел возможность передавать некоторую секретную информацию нашим врагам. Рядом располагался инженер Рокотов, который работал на секретном предприятии оборонной промышленности и кто-то из сотрудников на него написал анонимку, что он критикует нашу промышленность, а восторгается промышленной продукцией Запада. Ещё был немецкий коммунист Карл Рихард, который сознательно приехал строить социализм в нашей стране. Работал на строительстве тракторного завода в Сталинграде, когда была запущена первая очередь завода, то его даже наградили за образцовый труд патефоном, а через несколько дней за ним приехал «зеленый воронок», и его забрали в тюрьму. Сначала его держали в Сталинграде, а затем привезли на Лубянку, ибо стали раскручивать целую международную шпионскую сеть. Его вызывали на личные очные ставки с другими иностранными специалистами, которые уже сознались в подрывной деятельности.

       Один из заключенных, вообще удивил меня. Его фамилия была Филипченко Иван. Он в свое время воспитывался в семье Ульяновых. Иван долгое время жил в семье Ульяновых, помогал Владимиру в подпольной работе, сам вступил в партию большевиков в 1913 году. После победы Октябрьской революции работал в редакции газеты «Правда», всегда был преданным членом партии, а почему его бросили за решетку даже не знает, следователи пока не выдвинули никакого ему обвинения. Ведет он себя очень спокойно, так как надеется, что сестры Ленина Анна и Мария не оставят его в беде, а Сталин не решится уничтожить его.

       Еще один заключенный был священник из подмосковных церквей, который был обвинен в том, что читал молитвы за возвращение царя, ибо антихрист пришел на Землю, и уничтожает все человеческое. Он держался всегда обособленно от других заключенных, и уже ни на что не надеялся, только сидел в уголку и шептал молитвы. 

       Меня, по-прежнему, не вызывали на допросы, и у меня было достаточно времени, что бы подумать над той ситуацией, которая сложилась. Конечно, она была мне совсем непонятна, а, как известно - неизвестность пугает больше всего. Я уже просто жаждал встретиться со следователем, что бы выяснить, в чем меня обвиняют. Но меня не вызывали, видно, в этом была тактика работников НКВД, что бы подавить волю человека. Кроме того, меня мучил еще один вопрос, как мог мой друг детства Андрей К. сдать меня, в том, что это он меня сдал, после того, как виделись в театре, я не сомневался. Мы ведь знали друг друга с детства, мы учились вместе, гуляли, ходили в гости один к одному. Почему это вдруг он подумал, что я являюсь врагом Советской власти, ведь я никогда - ни словом, ни делом не высказывал своих антигосударственных взглядов. Да, бывали случаи, когда возмущался тем, что поднимались цены на товары, что некоторых товаров, вообще, невозможно было купить, но это же не значит, что я в целом недоволен Советской властью, и хочу её свергнуть. Но Андрей не подошел ко мне, ничего не обсудив, не переговорив, даже побежал в НКВД и заложил меня. Что должно было, случится в стране, что бы люди стали поступать так. Это я не мог понять, так же как и не мог понять, почему в тюрьме сидят общим-то невинные люди, которые строили новое общество, в большинстве убежденные коммунисты. От таких вопросов я не мог уснуть, ворочался ночами на кровати, и не мог понять, настолько спокойно чувствуют себя другие арестанты. На пятый день меня вызвали к следователю. Меня ждал неказистый следователь лет двадцати пяти. Кабинет был маленький. Стол и два стула, на одном сидел он, второй был для меня. На столе стояла настольная лампа черного цвета. Он, как показалось мне, выдавил из себя улыбку и сказал:

       «Я сразу хочу предупредить вас, что бы вы говорили только правду, как советский человек вы должны помогать следствию, раскрыть ужасный заговор, в котором вы замешаны».

       - Но я ни в каком заговоре не замешан.

       - В этом-то вся и опасность, что враги так плетут тонко свои сети, что люди, которые попадают туда, даже не замечают, что они работают на врага. Поэтому я вас и прошу, что бы говорили вы всю правду, ибо каждый пусть даже незначительный факт, даст нам ту нить, за которую мы распутаем весь заговор. Вам понятно, почему мы хотим, что бы вы говорили правду.

       - Понятно, - сказал я, ибо был уверен, что моя правда не могла принести стране никаких неприятностей.

       После того, как он записал мои анкетные данные, он спросил:

       «А теперь расскажите, какую деятельность против страны вы вели, работая в электромеханическом цехе»?

       - Никакой деятельности враждебной я не вел, наоборот, я трудился там хорошо, всегда выполнял там норму, меня избрали там редактором газеты.

       - Это нам всё известно, а вы лучше расскажите, что вы делали в ресторане 14 января 1933 года, где собрались заговорщики и вредители народного хозяйства и о чем вы там говорили?

       - Меня туда просто пригласили.

       - Кто пригласил? 

       - Даже не припомню.

       - А вы припоминайте. Учтите, если вы скрываете участников заговора, то мы машинально становитесь соучастником преступления.

       У меня по спине побежал холодный пот, ибо я хотел сказать, кто же мне тогда предложил пойти, но я ничего не мог вспомнить, а мне очень не хотелось становиться врагом Советской власти, каковым я являюсь сейчас в прищуренных колючих глазах этого следователя.

       - Честное слово, не могу вспомнить. Может даже мне прислали открытку.

       - Где она?

       - Я ж говорю, что не знаю точно, - всё больше путался я в своих ответах, а эти глаза смотрели на меня так требовательно.

       - Хорошо. Посидите там, потом вспомните. А теперь скажите, о чем там говорили?

       - Это было так давно, что я уже не помню.

       - Врешь, подлец. Ты вздумал со мной играть, Так учти, это тебе так просто не пройдет, - его глаза зло блеснули. Твое молчание, тебе же вредит, учти это.

       - Ну, сначала выступил наш директор.

       - Что он говорил?

       - Говорил о том, что как хорошо мы поработали в этой пятилетке. Говорил, о новых задачах.

       - Что он имел в виду, когда он говорил, о том, что хорошо поработали в этой пятилетке?

       - Не знаю.

       - Не ври.

       - Может то имел в виду, что мы выпустили много продукции, справились с планом.

       - Врешь, подлец. Он совсем другое имел в виду. Он говорил об ущербе, который нанесли стране, и который еще принесете. Зачем ты поехал в Запорожье? Это они тебя послали туда с заданием?

       - Нет, я сам поехал, захотел строить новую линию.

       - Врешь.

       - Нет, честное слово, никто меня не посылал.

       - Ты от нас не отвертишься, у меня есть показания твоих соучастников,- он схватил какие-то бумаги и потряс у меня перед лицом. Но, если ты их покрываешь, то они выдали тебя с потрохами. Ух, какая ты гнида, да тебе же за это вышка светит.

       - За что? - совсем уже перепугано спросил следователя.

       - За то, что греблю Днепрогэс хотели взорвать.

       Если б рядом разорвалась бомба, этот взрыв бы меня менее шокировал, чем такое известие. Мне хотелось сначала рассмеяться  в его лицо, затем меня ужас пронзил от чудовищного обвинения. Я молчал.

       - Что молчишь. Испугался, что тебя разоблачили? Давай, выкладывай все планы. Признание смягчит твой приговор.

       - Но я ничего не знаю.

       - Ах, ты сволочь! - услышал я крик, потом удар, еще удар.

       ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

Владимир Шарик.