ИСТОРИЯ СССР. ЧАСТЬ 12.
Перебирая архив Никопольской дистанции электроснабжения Приднепровской железной дороги, я наткнулся на старую пожелтевшую общую тетрадь. Когда я начал знакомится с её содержанием, то понял, что это дневник одного из злектрофикаторов, которые в 1932 – 1935 годах производили электрификацию участка Кривой Рог Запорожье. Краткая историческая справка. В соответствии с планом ГОЭРЛО и решением июньского Пленума ЦК ВКП (б) началась в стране электрификация магистральных линий железных дорог:
1. Участка Хашури-Эестафоне (Сурамский перевал) Закавказской Железной Дороги, протяженностью 68 километров.
2. Участка Кизел-Чусовая Пермской железной дороги, протяженностью 112 километров.
3. Участка Запорожье-Кривой Рог Екатерининской (Приднепровской) железной дороги, протяженностью 202 километра.
Первая запись москвича Николая Леднева, так звали электрофикатора, была сделана 18 марта 1931 года.
27 сентября 1933 года.
Я попросил Оксану, что бы она меня познакомила с Максимом, что бы я с ним переговорил по поводу убийства её отца. Она привела его ко мне на стройку. Это был среднего роста парень с голубыми глазами и волосами цвета соломы. В нем была располагающая улыбка, и мы с ним нашли быстро общий язык. Он был очень зол на местных куркулей, которые держали в страхе все село, и убийство отца Оксаны только подтверждало - кто в селе хозяин, потому Василий и ходит в селе таким вот хозяином со своими корешами, а люди и боятся их и молчат, но я не буду молчать, и они получать по заслугам, заключил Максим. Я спросил, что же он знает об убийстве отца Оксаны - есть ли у него какие-то факты.
- Кое-что имеется, - таинственно произнес он.
- Так можно мне их посмотреть? - спросил я.
- Я ж не ношу их с собой. Придешь как-то ко мне, и я тогда тебе кое-что покажу.
- Хорошо, я приду к тебе в ближайший выходной.
30 сентября 1933 года.
Мы сделали крышу на тяговой подстанции, и теперь нам никакой дождь не страшен, можно завозить аппаратуру, но её пока нет. Михаил Иванович сказал мне, что поставщики безбожно нарушают графики поставки оборудования, из-за чего срываются сроки ввода в действие нашей стройки. Его даже вызывали в НКВД в Запорожье, искали его связи с махновцами, которые пытаются сорвать строительство. Но ничего не накопали и отпустили, но сказали, что он у них под присмотром.
5 октября 1933 года.
Идут дожди, земля промокла основательно, что невозможно идти дорогой, сапоги тонут в грязи, но хорошо, что успели накрыть дом и мы туда переселились. Туда же перенесли и кухню, где Оксана готовит нам разнообразные обеды. Все очень довольны питанием. Был в селе у Максима. Он мне много чего рассказал о своем расследовании, о своих подозрениях, но главное он показал мне вещественную улику - это кусок консервной банки с иностранной надписью. Мне приходилось видеть подобную консервную банку, когда была международная гуманитарная помощь организованная известным полярным исследователем Ф. Нансеном. Из этой консервной банки было сделано взрывчатое вещество, начиненное рубленой проволокой, и оно было брошено в кладовую, где находился отец Оксаны. Конечно, это было весомое вещественное доказательство, ибо немного совсем людей, которые имели доступ к гуманитарной помощи. Только нужно по документам установить, кто получал гуманитарную помощь, и, как и кому, она распределялась. Тут мы решили обратиться к Алеше, что бы он попробовал узнать в районном потребительском союзе как распоряжались гуманитарную помощь. Потом Максим спросил у меня, не было ли у меня больше конфликтов с Василием и его командой. Я сказал, что нет. Но он предупредил меня, что бы я держал с ним ухо востро, ибо он человек очень подлый. Поинтересовался, нет ли у меня оружие. Откуда оно у меня возьмется. Ответил я. Он предложил мне свой обрез на всякий случай, но я отказался. Договорились встретиться на следующей неделе.
10 октября 1933 года.
Наконец-то прислали нам высоковольтное оборудование на тяговую подстанцию. Правда, когда Яков Ильич разобрался с поставленной аппаратурой, то оказалось, что ртутные преобразователи прислали не того типа. По проекту нам должны были поставить преобразователи РВ-20/30 на напряжение 3 300 вольт и ток 2 000 ампер. Нам же поставили преобразователи типа РВ-16/20 с графитовыми анодами типа А-16-у на напряжение 1 650 вольт. Такие преобразователи применялись только для электрификации участков, где ходили пассажирские электрички. Конечно, из-за этого получился большой скандал, приезжала большая комиссия, которая разбирала этот случай. И конечно, нашли крайнего стрелочника в этом деле, им оказался снабженец Михаил Иванович. Его взяли под стражу, на него завели дело, учли все его промахи и недоделки, вспомнили, что когда-то он служил в войске батька Махно. Короче, над ним нависла серьезная опасность, его надо было выручать. У меня была с ним встреча в тюрьме в Запорожье. Держался он хорошо, но видно было, что ему неприятно его положение, тем более он совершенно невиновен в этом деле, ибо заявки он делал правильно. Он сказал, что надо послать в Ленинград на завод Электрическая сила, что бы нам прислали преобразователи согласно проекта. Яков Ильич написал письмо на завод Электрическая сила, кроме того решили послать меня в Москву, где у нас есть выход через Демьяна Бедного в приемную наркома Серго Орджоникидзе. Так что я собираюсь, а Москву.
19 октября 1933 года.
Поездка в Москву у меня вышла удачная, хотя сначала шло совсем не по плану. Конечно, первым делом я пошел к Демьяну Бедному, но, к сожалению, застал его в плохом расположении духа. Почему-то его творчество сейчас у руководство страны вызывало отрицательное отношение. Его перестали приглашать на различные государственные мероприятия, на его звонки, бывшие его поклонники, и друзья не отвечали, или говорили, о невозможности встретится через занятость.
- Я знаю, почему они так стали относится ко мне, - говорил поэт, наливая себе стакан «рыковки». Раньше, когда я критиковал царское правительство, когда звал народ на борьбу, то это им нравилось. А когда я немного критиковал нынешний строй, когда указывал на недостатки в стране, то, конечно, это им уже не нравится.
Он выпил стакан, к закуске не притронулся, хотя она была обильная.
- Но я не могу молчать, так я устроен. Когда мы начинали, то предполагали построить совсем иное общество. Да, Ленин, говорил же совсем другое. Мы ведь с ним говорили как с тобой, ибо жили рядом в Кремле. Они там были в десятых рядах, а я был рядом, я его понимал, и я не могу извращать наследие Владимира Ильича, как это делают эти, так называемые, ленинцы. Я им об том говорю, потому я им и не нравлюсь.
Я слушал его, чувствовал его боль не за себя, а за страну, которая погружается во мрак, и мне становилось не по себе, не знаю даже почему. Потом поэт расспросил, как наши дела, и очень огорчился, когда узнал, что посадили Михаила Ивановича. Сделали козлом отпущения за свои упущения, сказал он и добавил:
- К сожалению, я сейчас ему не смогу помочь, от меня все отвернулись, даже Серго, а мы ведь с ним фронты гражданской войны прошли. Единственный человек, который может ему помочь - это Екатерина Павловна Пешкова, супруга Максима Горького, которая работает по линии Международного Красного Креста. Её контора находится на улице Кузнецкий мост, 26. Иди завтра прямо к ней, и расскажешь ей о своей ситуации, а я ей позвоню.
Мы попрощались, на прощанье Демьян Бедный сказал:
- Передай привет моей родине, моей Украине. Не знаю, попаду ли я туда когда-нибудь, - на его глазах блеснула слеза.
Мы обнялись, и я пошел. На следующий день я был на приеме у Екатерины Павловны. Это была женщина в летах, но хорошо сохранившая следы бывшей своей красоты. Она внимательно выслушала меня, записала все данные о Михаиле Ивановиче и мои, и сказала, что она займется этим делом. Я выходил с кабинета Екатерины Павловны с большой надеждой. На этом моя командировка закончилась, я спешил в Запорожье, что бы порадовать Михаила Ивановича, а так же увидеть скорее свою Оксану. Я столько говорил о ней своей маме, что она даже высказала свою ревность, мол, я больше о ней думаю, чем о родителях. Я её успокоил, и пообещал в следующий раз привезти Оксану в гости.
22 октября 1933 года.
Пока я приехал в Запорожье, то Михаила Ивановича уже выпустили из тюрьмы, и он меня встречал торжественно на перроне с супругой. Мы тогда прямо к нему пошли домой, где хозяйка накрыла роскошный по-нынешнему времени стол. За столом мне много чего рассказал Михаил Иванович о том, что происходило там, как добивались от него показаний, заставляли дать показания против руководства стройки. Мол, обосновались здесь троцкисты, которые срывают производственный план, мешают делать электрификацию железной дороги. Намекали за его прошлое, связанное с бандами Махно. Вызывали по ночам, били, не давали ни еды, ни питья. Обещали и супругу посадить, если он не признается. Но потом, вдруг переменилось - на допросы не вызывали, кормить стали лучше, а потом сказали «с вещами на выход». Я конечно, сразу же побежал. Никому не желаю туда попасть. Жуткое место, и народа там сидит тьма, когда ложились спать, то не помещались все на полу. Поворачивались все по команде, а, если кто вставал по надобности, то уже не мог себе свободного места найти. И люди сидят непонятно за что. Один колоски собирал, и его там десятник поймал, другой немного яблок насобирал в саду, и попался милиционерам. У одного, вообще, был анекдотичный случай. Готовились к празднику, и завклубом взял портрет Сталина и сказал, что бы повесили его на сцене. Доброжелатели донесли, куда следует, и завклубом попал на нары. Сколько ему дали, не знаю, так как меня освободили. Конечно, до меня и раньше доходили слухи о таких перегибах, но то, что я услышал меня, поразило, я не мог понять, зачем такая строгость. Зачем над невинными людьми так издеваться? Я был рад за Михаила Ивановича, но вместе с тем и огорчен тем, что услышал от него, ведь это бросало тень на Советскую власть, люди ведь так верили в неё, так ждали, жизни за это клали.
23 октября 1933 года.
Я приехал на Подстепную, и конечно, сразу же бросился к Оксане, я ведь так соскучился за ней, она тоже сказала, что очень тосковала без меня. Я привез ей шоколадку из московской фабрики «Рот-Фронт». Она была такая радостная, говорила, что никогда не ела такой вкусной конфетки. Я смотрел на неё и тоже радовался. Действительно, нет большей радости, чем преподносить подарки для своей любимой. Да, я её люблю! Я чувствую это, ибо без неё я не мыслю свое существования. Когда я её не вижу я просто как каким-то потерянным человеком. Но вот признаться, пока я ей не решаюсь. Боюсь, что вдруг получу от неё отказ, ибо я не уверен в её чувствах ко мне. Я стараюсь понять по её взгляду, по её словам, жестам, как она относится ко мне. Она очень простая и добродушная девушка. За то время, когда она стала работать у нас, Оксана изменилась в лучшую сторону, стала настоящей красавицей. Она встретила меня сияющим взглядом, своих голубых глаз и сказала:
- Здравствуй. Ты с дороги, голодный. Садись к столу, я тебе сейчас борща насыплю.
А глаза так блеснули, что едва я сознание не потерял, хорошо, что лавочка стояла рядом, и я присел на неё.
26 октября 1933 года.
Приходил Максим, немного огорченный, потому как не удалось ему пока раздобыть расходные документы, которые б поведали про гуманитарную помощь. Они с Алешкой ходили в райсовет, райсобес, земельное управление, но никто не дал нам такой информации. Правда, в отделении Красного Креста сказали, что все расходные документации на гуманитарную помощь должны находиться в архиве. Мы пошли с Алешкой туда, но нам никаких документов не выдали - сказали, что это строго секретная информация, которую нельзя разглашать. Интересно почему? Что б люди не знали, кто сожрал эту гуманитарку. Но у Максима созрел план. В воскресенье в архиве никто не работает, а находится только сторож, с которым Максим хорошо знаком. С его помощью мы постараемся покопаться в архивах. Он договорился с ним на ближайшее воскресенье.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…
Владимир Шарик.