РАСПАД СССР - 1.
Кризис территориальной целостности России способен развиться по трем сценариям, и ни один из них не может представлять серьезную угрозу для будущего страны.
Первый вариант сводится именно к «бунту окраин», или, говоря иначе, к усилению сепаратистских тенденций на относительно отдаленных территориях. Подобные движения могут носить националистический или религиозный характер, что вполне можно предположить, например, в случае с северокавказскими республиками (за исключением Северной Осетии) или Тувы, или быть продиктованы сугубо геоэкономическими соображениями — в ситуации, например, с отделенной от остальной части страны Калининградской областью. Разумеется, случай с Крымом выглядит более сложным, но в целом и он относится к той же категории «окраинного» распада. Если предположить, что такие процессы могут принять серьезный оборот (например, в ходе ослабления экономических рычагов центральной власти и возникновения серьезной политической нестабильности) и действительно привести к отделению всех этих регионов, Россия, по данным Росстата на 2014 год, потеряет 0,87 % своей территории и менее 6,5 % населения. ВВП сократится не более чем на 1,8 % — это меньше, чем то, чего страна лишилась практически «на ровном месте» всего за полгода в ходе нынешнего рукотворного экономического кризиса.
При этом, что бы ни говорили сторонники «государственного» подхода, потеря подобных территорий вряд ли чревата настоящим распадом государства. Хотя я и хотел бы ошибиться, значительная часть (если не большинство) россиян воспримут новость о том, что жители северокавказских республик больше не являются их согражданами, скорее с облегчением, чем с грустью. С экономической точки зрения — что опять-таки является одной из позиций, и не обязательно самой важной — все эти регионы остаются для России пусть и посильной, но в целом бессмысленной ношей: на дотации всем упомянутым территориям в 2014 году было выделено более 380 миллиардов рублей, а их бюджеты наполнялись пожертвованиями из федерального центра в среднем более чем на 70 %. Именно последнее обстоятельство и обуславливает крайнюю гипотетичность самой возможности возобновления здесь центробежных тенденций. Это вначале 1990-х в Чечне могли считать, что им нужно побыстрее отсоединиться от «тонущей» России, но сегодня, когда республика живет исключительно за счет федеральных денег (официально — на 91 %, а на деле и больше), никакие элиты не решатся на «самостоятельное плавание». Просто потому, что они никакие не патриоты или борцы за лучшее будущее своих народов, а просто дельцы, хорошо считающие рубли и доллары. И даже если денег будет поступать меньше, им хватит ума осознать, что их личная власть держится только на лояльности Кремлю, а в случае обретения их республиками суверенитета им грозит судьба оставленного без советского попечения афганского лидера Наджибуллы.
Несколько иначе выглядят, разумеется, уход Крыма или Калининградской области, но и в этих случаях никакой угрозы стабильности России не возникнет. Христианская Европа столетиями успешно развивалась и после того, как закончилась ее недолговременная власть над «сакральным» Иерусалимом, и Россия тоже не рухнет, если Крым вернется на Украину. Калининградский регион и подавно куда лучше бы развивался и приносил намного больше пользы России, если бы был «свободной территорией» под совместным управлением ЕС и Российской Федерации.
В любом случае не стоит пугать россиян возможным «открошением» окраин: с одной стороны, Россия слишком велика, чтобы разрушиться от этого, с другой — сами элиты окраинных территорий понимают, что у них нет иного пути, кроме как остаться в едином государстве.
Вторым вариантом может быть сепаратизм регионов, находящихся внутри основной территории России и обладающих либо яркой национальной идентичностью, либо уникальными (по крайней мере, по мнению их жителей) ресурсными или производственными возможностями. Здесь вспоминаются требовавший себе особых полномочий Татарстан, и чуть было не провозглашенная вначале 1990-х Уральская республика. Однако возможность самоопределения этих регионов представляется мне попросту нулевой.
С одной стороны, национальное самосознание в республиках Поволжья несравнимо более слабо, чем, например, в Чечне или Кабардино-Балкарии. Нигде, кроме Татарстана, представители титульной нации не составляют и трети населения, и большинство из них в значительной мере ассимилированы. При этом жители региона осознают, что рост националистических настроений или появление очагов религиозного экстремизма означают по сути гражданскую войну, и требования независимости никогда не получат всеобщей поддержки. Межнациональный мир в республиках с огромным количеством смешанных семей, местных сообществ и коллективов ценится высоко, и, если он не был нарушен в первой половине 1990-х годов, сейчас его разрушение выглядит крайне маловероятным.
С другой стороны, экономически эти территории не могут выжить без остальной России. Экономический потенциал Татарстана или Башкирии только на вид выглядит весьма существенным. На них приходится, например, лишь 6,4 и 2,8 % добываемой в стране нефти, а иностранные инвестиции, активно вкладываемые в эти республики, исчезнут тотчас же после провозглашения «независимости» (как исчезнет, вероятно, и спрос на промышленную продукцию данных регионов). То же самое можно сказать и про Урал, где значительная часть промышленной продукции поставляется либо Министерству обороны, либо крупным федеральным газовым и нефтяным компаниям. Наконец, даже если предположить, что сепаратистским веяниям поддадутся и западносибирские регионы, ныне «приписанные» к Уральскому федеральному округу, властям в Москве не составит большого труда перекрыть газопроводы и нефтепроводы (Украина уже научила, как следует действовать в такой ситуации), и все богатства недр этих территорий окажутся бессмысленными. Даже если «развод» Урала с Москвой окажется на первый взгляд полюбовным, у центра хватит возможностей, чтобы всего за несколько лет превратить экономику Уральской республики в руины и настроить все население против сепаратистских властей.
Нет сомнения, что отделение Урала вместе с нефтеносными провинциями способно нанести российской экономике очень жестокий удар, но, я повторю еще раз, у Москвы останется более чем достаточно инструментов для того, чтобы поставить мятежные регионы на место. К тому же в этой части страны нет никаких национальных противоречий, которые могли бы дать хоть какой-то толчок к сепаратизму; локальная идентичность здесь также практически полностью отсутствует.
Третьим вариантом может стать «уход» Дальнего Востока — гигантской территории, которая обладает огромным экономическим потенциалом, но демонстративно «брошена» центральными властями на произвол судьбы (точечные инвестиции во Владивосток накануне саммита АТЭС или ныне ведущаяся стройка космодрома «Восточный» общей картины не меняют). Может показаться, что именно эта часть России способна развиваться без традиционной Московии — прежде всего потому, что добываемые и производимые здесь товары проще поставлять на рынки соседних стран, и они могут не транспортироваться через значительную часть метрополии, что регион имеет выход к океану и хорошую транспортную инфраструктуру, что тут расположены большие месторождения полезных ископаемых, которые могут обеспечить финансовую базу нового независимого государства.
Однако близость азиатских гигантов не только открывает возможности, но и порождает проблемы. Китай, хотя и не выказывает интереса относительно экспансии на российский Дальний Восток, с одной стороны, может легко колонизировать эту территорию экономически (что уже делает вполне успешно), а с другой — считает правильным не менять статус-кво, прежде всего потому, что регион является частью территории его союзника, России. Однако в случае, если Дальний Восток с его 6-миллионным населением и территорией, составляющей две трети китайской, окажется самостоятельным государством, препятствий для его превращения в китайский протекторат больше не будет. И стоит признать, что именно этот факт может в итоге оказаться самым существенным в принятии гипотетического решения о «независимости» Дальнего Востока: живущие в регионе люди не считают себя азиатами, и я не могу представить себе ситуацию, в которой они выберут вариант отделения от России ради растворения в среде культурно и исторически чуждых им соседей.
Во многом подобная аргументация применима не только к Дальнему Востоку как его сегодня определяют в России (в границах ДВФО), но и к Восточной Сибири в целом. Парадоксально, но чем дальше продвигаешься в «российскую Азию», тем меньше люди озабочены идеями «евразийства» и тем более отчетливо ощущают свою принадлежность к Европе. Именно эта европейская (а значит, и российская) идентичность способна в данном случае перевесить — и перевесит — любые эмоциональные аргументы в поддержку самоопределения.
Подводя промежуточный итог, следует отметить несколько очевидных обстоятельств.
Во-первых, в современной России не существует того национально-религиозного основания для «суверенизации» ее составных частей, которое имелось в эпоху позднего СССР, и потому тот распад, который мог быть похож на советский, способен затронуть только узкую кромку территорий вдоль российских границ. Он стал бы завершением деструкции Советского Союза, ничего, не изменив в судьбах России.
Во-вторых, дезинтеграция такой страны как Россия не может принести экономических выгод ни российскому народу в целом, ни населению любой из потенциально самостоятельных территорий.
В-третьих, распад России по любому из описанных сценариев будет ознаменован переходом части ее современной территории под юрисдикции иностранных государств, что нанесет значительный ущерб русскому национальному самосознанию и станет предпосылкой для непредсказуемых форм и масштабов русского национализма. Принимая во внимание все эти обстоятельства, я не могу увидеть причин и поводов для того, чтобы «центробежные» силы в нынешней России стали доминирующим политическим трендом.
За одним исключением.
Серьезной проблемой для Кремля сепаратизм может стать только в случае, если он проявится в виде полной противоположности самому себе — в форме некоего «переучреждения» России, а не ее распада. Собственно говоря, это именно то, что следовало бы сделать с Советским Союзом в начале 1990-х годов, но что выходило за рамки всех до того известных политических процессов.
Сегодня власть Москвы над Россией сильна потому, что любые варианты распада страны (в том числе и все, прописанные авторами The Economist) представляются совершенно контрпродуктивными и не несущими никаких выгод ни тем, кто может уйти, ни тем, кто останется. Именно поэтому я не верю в любой из описанных сценариев. Однако остается никем не рассматриваемый, но, тем не менее, самый привлекательный вариант.
Этот вариант можно назвать сценарием «антимосковской фронды». Исторически Россия сложилась не как федерация территорий (что справедливо, например, для современной Германии), а как классическая колониальная держава. Со времени позднего средневековья Московия, освободившаяся от протектората Орды, начала превращать сначала в поселенческие, а потом и военные колонии, прилежащие территории. До середины ХХ столетия она расширяла свои владения и по мере сил увеличивала присутствие русского населения в присоединенных регионах. В конце ХХ столетия imperial overstretch достиг предела, и военные колонии (то есть те, в которых «импортированное» из метрополии население не составляло большинства) отпали; остались лишь поселенческие — те, в которых колонизаторы составили большинство и обеспечили ассимиляцию местных народов. Именно это обуславливает современную устойчивость России.
Однако исторически демарши против власти метрополии происходили не только там, где она устанавливала свою власть посредством оружия, и ее присутствие ограничивалось военными гарнизонами и некоторым количеством «белых людей». Они случались и там, где население в подавляющей массе состояло из выходцев из метрополии — как, например, это случилось при образовании Соединенных Штатов Америки. Да, в конце XVIII века США были отделены от Англии океаном, а между регионами России нет таких преград. Но это может изменить детали, а не принцип.
Если в наступающие десятилетия Россия вступит в полосу экономического упадка и политической дестабилизации, она будет обязана своим несчастьям лишь политике вороватого и некомпетентного московского правящего класса с его имперским сознанием, которое воспитывалось столетиями. Столкнувшись с этим, россияне получат полное право призвать своих правителей к ответу. Задачей в такой ситуации станет не отделение частей государства от Московии, а скорее подчинение ее самой воле остального населения страны. Отделившись от бывшей империи, ее составные части далеко не всегда могут убить в ней вирус имперскости — примеров тому масса, и то, что сегодня пожинает Украина, является лишь одним из таких примеров. Ничего подобного не произошло бы в том случае, если бы в 1991 году союз был не распущен, а переформатирован, а его столица и «центр тяжести» были смещены; как писал в свое время Борис Чичибабин:
Вся б история наша сложилась мудрей и бескровней,
Если б город престольный, лучась красотой и добром,
Не на севере хмуром возвел золоченые кровли,
А над вольным и щедрым Днепром…
Этого не случилось — Советский Союз распался, будучи не в силах преодолеть свою имперскую природу. Россия не может повторить этот путь, так как сейчас является не империей, но nation-state, грезящем по имперскости. И потому единственной достойной программой российских сепаратистов может быть не отделение от Москвы, а подчинение ее их воле.
Речь должна идти не о том, чтобы развалить Россию, воспринимая ее как нечто существующее, а скорее том, чтобы впервые создать ее как комплексную страну, понимая, что Россия в ее нынешних границах представляет собой конгломерат Московии и ее поселенческих колоний. Задача состоит, на мой взгляд, в возрождении самосознания и локальных идентичностей граждан в разных частях этого странного образования; в том, чтобы регионы, вносящие основной вклад в экономическое благосостояние страны, выдвинули Москве условия, на которых они согласны принимать управление со стороны центра; в том, чтобы был сформирован прозрачный и понятный механизм перераспределения общественного богатства и сформулированы базовые принципы дальнейшего развития страны.
Оценивая исторические перспективы, люди по вполне понятным причинам склонны пользоваться аналогиями с событиями, во-первых, произошедшими относительно недавно, во-вторых, относящимися к истории той же самой страны, будущее которой они пытаются постичь. Однако история в большей степени едина, чем это может показаться. И поэтому я бы сказал, что в России сегодня невозможен сценарий, повторяющий распад Советского Союза или Югославии — ей гораздо больше подходит путь, подобный избранному 800 лет назад английскими баронами, заставившими короля подписать в Раннимедской долине Великую хартию вольностей. Превращение России в настоящую федерацию, даже с правом выхода из нее отдельных субъектов, а Москвы — в один из ее крупных, хотя и наименее производительных городов, представляется мне единственным средством — нет, не спасения страны от распада, перспективами которого сейчас можно пугать только наивных сограждан, но ее развития, в котором заинтересованы все без исключения россияне.
Источник: http://subscribe.ru/digest/economics/society/n2044808125.html
Материал подготовил Вице-президент Федерального общественного виртуального медиахолдинга «Россия-сегодня», председатель виртуального клуба «Интеллектуалы Урала», кандидат философских наук А. И. Шарапов.