В 1941 С ЛЮБОВЬЮ.

Всем нам, родившимся десятки лет спустя,

О той войне, минувшей не судить,

А тех, кто смог всё это пережить,

Осталось мало, быстро годы их летят.

 

Дед редко говорил про 41-й,

А вспоминая о войне, почти всегда,

Описывал он прочие года,

Видать, берёг мальчишеские нервы.

 

И слезы появлялись на лице,

Когда случалось пару слов ему сказать,

«Не дай-то Бог, тебе повоевать»,

Дед непременно добавлял в конце.

 

Но сызмальства был внук упрям безумно,

Умел слова из деда он тянуть,

И линию свою умел он гнуть,

Стыжусь. Порою тупо и бездумно!

 

И так за словом слово, раз за разом,

Воспоминания от деда шли и шли,

И в голову мою они легли,

Уже вполне оформленным рассказом.

 

В далёкие те славные года,

Был массовым патриотический порыв,

Едва услышав Сталина призыв,

Весь наш народ откликнулся тогда.

 

И дед откликнулся, он был одним из многих,

Оставивших учебники свои,

Ушедших со студенческой скамьи,

Топтать нелёгкие военные дороги.

 

Он начал путь в составе ополчения,

И принял на Днепре свой первый бой,

Ему везло, он выбрался живой,

Хотя попал под Вязьмой в окруженье.

 

О бое дед мне мало рассказал,

Как слёзно бы его я не просил,

Он лишь одно всё время говорил:

«Никто из нас тогда не побежал!».

 

Тогда их полк поставлен был в заслон,

Прорыв дивизии был должен прикрывать,

Они смогли, им удалось врага сдержать,

Хоть весь рубеж был кровью обагрён.

 

Оставшись впятером из целой роты,

Решили добираться до своих,

С одной винтовкою всего на пятерых,

На брюхе поползли через болото.

 

Частей немецких избегая по пути,

Дорог, открытых мест остерегаясь,

В сыром лесу осеннем укрываясь,

Им посчастливилось на третий день дойти.

 

Потом допрос чинил им «особист»,

Подолгу говоря отдельно с каждым,

Проверив всё и вся, да не однажды,

Он подытожил, дед пред Родиною чист.

 

А дед в училище затем направлен был,

И стала служба для него работой,

Командовал он позже взводом, ротой,

После войны до пенсии служил.

 

Ещё три года с лишним до победы,

Тогда им предстояло воевать,

Но кто же мог в тот миг об этом знать?

Включая моего, конечно, деда.

 

Ещё идя на фронт, твердил упрямо,

Дед вспоминал, в словах сквозила грусть,

Что месяц-два всего, и я вернусь.

Так утешал я плачущую маму.

 

Среди ровесников его из каждых ста,

Лишь трое выжило, когда их час настал,

Счастливчиком мой дед себя считал,

Наверное, то было неспроста.

 

Немало лет тому, как деда я лишился,

Вовеки не забыть мне похорон,

Как отдавал последний свой поклон,

Как многие в тот день пришли проститься.

 

Сейчас такое пишут про войну,

Что кулаки сжимаются невольно,

За наших ветеранов жутко больно,

Помои льют на их святую седину!

 

Но, слава Богу, память в нас жива,

Ей предстоит навеки сохранять,

Все то, что дед успел мне передать,

Его простые твёрдые слова.

 

Дед редко говорил про 41-й,

А вспоминая о войне, почти всегда,

Описывал он прочие года,

Берёг мои мальчишеские нервы.

Николай Гуськов.