ОДИНОКАЯ ЗВЕЗДА. ГЛАВА 22 (ЧАСТЬ 3).

ЧАСТЬ 2. ВОСПИТАНИЕ ЧУВСТВ.

       Глава 22. ОТПУСК (Часть 3).

       — Вы идите отдыхайте, — предложила Ольга Отару и Юльке, — а мы с Леной посуду помоем и приберем. Все равно здесь всем не поместиться, тесновато. Идите-идите.

       Когда они ушли, Ольга спросила дочку:

       — Что загрустила, моя хорошая? Тетю Свету жалко?

       — И тетю Свету, и Гену. Утром было так весело, а сейчас так грустно! Мамочка, почему нельзя, чтобы все время было весело?

       — Так жизнь устроена, дочка. Невозможно прожить без печали, без боли, без горя. И почти всегда большая радость соседствует с большим страданием. Вот, например, у тети Светы впереди огромная радость — рождение сразу двух деток. Рождение ребенка — самая большая радость в жизни женщины! Но она часто сопровождается и большой тревогой, болью, даже опасностью для жизни.

       — Неужели нельзя, чтобы совсем ничего плохого не было? Чтобы в жизни было только хорошее?

       — Нельзя, Лена. Хотелось бы, − но так не бывает. Но в нашей власти быть предусмотрительными: делать так, чтобы плохого было поменьше, а хорошего побольше. И не нужно сидеть и ждать — когда же со мной беда случиться? Надо жить, радоваться самой, радовать других. Но и быть готовой к тому, что если случится беда, пережить ее с наименьшими потерями.

       — А когда я у тебя рождалась, ты тоже могла умереть?

       — Нет, это у тети Светы здоровье плохое. Ты же слышала — у нее больное сердце. А я была совсем здорова и ждала тебя с таким нетерпением, так радовалась твоему появлению на свет, что все прошло замечательно.

       — И тебе совсем не было больно?

       — Совсем. Трудно пришлось — это правда, а чтобы больно — нет, не припомню. Зато, когда я взяла тебя в первый раз на руки, испытала такое счастье, что не передать никакими словами.

       — А девочки в садике говорили, что женщины в роддоме все орут. Значит это неправда?

       — Конечно, неправда! И вообще, тебе не стоит об этом беспокоиться. Когда ты вырастешь, ученые придумают что-нибудь такое, чтобы все детки рождались без боли. Вот увидишь.

       Во время их увлекательной беседы зазвонил телефон. Звонил ректор.

        — Ольга Дмитриевна, как отдыхается? — спросил он. — Когда уезжаете?

       — Спасибо, Леонид Александрович, хорошо. Уезжаем послезавтра. Я нужна?

       — Нет-нет, отдыхайте спокойно. Все в порядке. Я звоню по поводу нашего последнего разговора, помните? С объединением кафедр физики и математики не получится. Но я предлагаю такой вариант. Вы как член ученого совета будете курировать кафедру физики. Вам дается право присутствовать на всех заседаниях, проверять индивидуальные планы, распределение учебной нагрузки, а главное — влиять на учебный процесс. Заведующий кафедрой там — человек слабый, даже трусоватый, всего боится. Но для вас так даже лучше — он не будет вам препятствовать в ваших начинаниях. Наоборот, будет вас поддерживать. В целом ему нравится порядок, который вы навели на своей кафедре. Я с ним разговаривал — он согласен разделить с вами ответственность. Как вам мое предложение?

       — Конечно, это не совсем то, что мне хотелось. Но раз другого выхода нет — придется согласиться. Спасибо за звонок. Буду думать над вашим предложением. В смысле — с чего начать.

       — Вот-вот, думайте. Ну, еще раз — всего наилучшего! До встречи!

       — До встречи, Леонид Александрович!

       — Что, на работу вызывают? — встревожилась Леночка.

       — Нет, дочка, все в порядке. Просто я еще один груз взвалила на себя. Но, как говорится, взялся за гуж. Пойдем к тебе, поболтаем. Что-то поваляться на твоем ковре захотелось. Устала, наверно.

       На следующий день мастера закончили работу на лоджии. Они застеклили ее, обили деревом, положили на пол линолеум, сделали удобные полки и даже столик. Благодаря их трудам лоджия превратилась в еще одну уютную комнатку. Несмотря на Ольгины протесты, Отар сам расплатился с мастерами, позволив ей лишь накормить их обедом. Остаток дня был посвящен сборам в дорогу. Вещей на всю компанию набралось немного — все они поместились в три небольших чемодана, а еду сложили в удобную корзинку Отара. Людмила Ивановна принесла список вещей Гены, чтобы он ничего не забыл и не потерял на море. Гена носился из квартиры в квартиру, путался у взрослых под ногами и донимал всех советами и вопросами. Глаза его блестели, щеки раскраснелись. Похоже, у него от волнения поднялась температура. Наконец он так всех замучил, что бабушка, разозлившись, загнала его домой и пригрозила никуда не пустить, если он не уймется. Тогда Гена лег на диван и стал мечтать о море. Да так замечтался, что незаметно уснул. На следующий день они уехали. На вокзале Гена притих и широко раскрытыми глазами глядел на рельсы, составы, мечущихся с сумками и чемоданами людей. Ведь он никогда не видел вокзала и не ездил на поезде. Лена крепко держала братика за руку, а мальчик все вытягивал шею, чтобы увидеть, как будут подавать на первый путь их поезд. Вдруг вдали появилось что-то и стало быстро приближаться. Вот мимо пронесся локомотив — совсем такой, как на экране телевизора. Потом понеслись вагоны, вагоны, вагоны. Ход поезда стал замедляться, и наконец, состав остановился. Их вагон оказался как раз напротив места, где они стояли. Дядя Отар показал тетеньке в форме билеты, и они прошли в свое купе. Там разместились так: тетя Оля с Леночкой на одной нижней полке, тетя Юля — на другой, а дядя Отар и Гена — на верхних. Мальчик ловко взобрался на свою полку, лег на живот и уставился в окно, стараясь не пропустить момент отхода поезда. Вот вагон мягко качнулся, мимо поплыли провожающие люди, столбы, киоски, дома — все быстрее и быстрее. Поезд набирал ход. Гена увидел, как он въехал на мост через Дон, и мальчику стало немножко страшно — так высоко над водой несся их поезд. Потом и Дон остался позади. Мимо замелькали рощицы, луга с пасущимися стадами, водоемы, низенькие одинокие домик и целые деревеньки. В одном месте поезд пошел совсем медленно, и Гена увидел, как по деревенской улице бежит, вытянув шею и расставив крылья, толстая утка, а ее догоняет белая курица и время от времени с остервенением клюет утку в спину. Погоня продолжалась долго, и эту картину наблюдали все. Со смехом они принялись гадать, за что досталось бедняжке.

       — Наверно, забралась в чужой двор, — предположила Лена.

       — И что-нибудь там стибрила, — добавил Гена.

       — Вот уж не думала, что у птиц, как у людей, — заметила Юля, — и ссорятся, и даже бьют друг друга. Причем бьет одна, а другая даже не думает защищаться. Видно, знает, за что бьют, чувствует, что провинилась.

       — Куры вообще сварливый народ, — сказал Отар, — и злопамятный. Особенно петухи. Вот поживешь у нас в доме — насмотришься на их отношения. Петух, он такой — если кого невзлюбит, будет помнить всю жизнь. Пока в суп не попадет. У нас один зловредный жил. Невзлюбил мужа сестры — тот его однажды за хвост ухватил. И стал подстерегать. Спрячется и следит. Как только зять выйдет во двор, подкрадется сзади и как долбанет, как долбанет! А резать жалко — уж больно красив был негодяй. Да и куры при нем хорошо неслись.

       — И чем дело кончилось? — поинтересовалась Юля. — Неужели съели красавца?

       — Пришлось. Зять заявил:

       «Или я, или он!».

       - Куда было деваться?

       — Лучше бы зятя съели, — мрачно заметил Гена под смех остальных.

       — Интересно наверху? — Леночка посмотрела на верхнюю полку.

       — Еще как! Лезь ко мне — увидишь.

       — Да мы не поместимся.

       — Поместимся, я подвинусь. Залезешь? Давай руку!

       Подсаженная Отаром девочка взобралась на полку к своему братику. Он вжался в стенку, чтобы ей не было тесно. Лежа рядышком, они убедились, что вдвоем смотреть гораздо интереснее, чем порознь. Ольга вышла в коридор и встала у окна − Юлька немедленно последовала за ней. Прижавшись, друг к дружке, они смотрели на проплывавшие мимо пейзажи и вспоминали, как восемь лет назад в точно таком же поезде и в это же время ехали на море, полные самых радужных надежд и планов. И не подозревали, что судьба уже приготовила им встречу, которая оставит в их жизни такой глубокий, такой неизгладимый след.

       — Что, девочки, загрустили? — Отар подошел сзади и обнял их за плечи.

       — Ничего, мои хорошие, не надо печалиться. Жизнь продолжается. А в Батуми вас ждут родные и друзья, и ваше любимое море, и много-много чудесных дней. Пойдемте, сейчас чай принесут — будем ужинать. Ну-ка, детвора, спускайтесь вниз.

       Но Гена никак не хотел слезать с верхней полки. Он заявил, что хочет увидеть, как поезд будет въезжать в тоннель, и боится пропустить этот момент.

       — Какой тоннель? — засмеялась Леночка. — Мы еще долго-долго будем ехать по равнине. Горы только ночью начнутся. А тоннели вообще завтра будут. Слезай, все равно сейчас темно станет и ничего не будет видно. А завтра, как проснемся, увидим море. Да, мама?

       — Конечно, сразу после Туапсе, — подтвердила Ольга. — Ешьте, да будем укладываться.

       Уговаривать их долго не пришлось. Все, что было предложено, ребята умяли с завидным аппетитом. Постелив, они погасили свет, еще немного поболтали — и наконец, задремали. Сквозь сон Ольга услышала жалобный всхлип. Стараясь не разбудить спящую у стенки дочку, она села. Всхлип повторился. Заглянув на верхнюю полку, Ольга увидела вздрагивающие плечи мальчика. Уткнувшись в подушку, Гена тихонько плакал.

       — Геночка, что с тобой? — шепотом спросила она. — Болит что-нибудь?

       — Маму жалко! — заливаясь слезами, ответил мальчик. Вдруг она умрет, и я ее больше не увижу? И зачем только я уехал? К маме хочу!

       — Но, Геночка, ты же так хотел на море, — растерялась Ольга. Поезд ведь назад не повернешь. Давай договоримся: вот завтра приедем, денек побудешь, в море искупаешься, а если не понравится, мы тебя отвезем обратно. А за маму не бойся. Мне доктор обещал, что с ней ничего плохого не случится. И детки родятся благополучно — с ними тоже все будет в порядке.

       — Если случится, я их задушу, — мрачно пообещал Гена.

       — Господи, что ты говоришь! Они же ни в чем не виноваты. Повторяю, ничего плохого с твоей мамой не будет.

       — Да, а бабушка сказала, что ей живот резать будут. Представляете, как ей будет больно. Я вот палец порезал, и то так больно было! А это — живот. Она от боли может умереть — у нее сердце слабое.

       — Так она же ничего чувствовать не будет. Ее усыпят.

       — Усыпят!

       И Гена еще сильнее заплакал. Он вспомнил, как усыпили соседского Рекса, и он больше его никогда не видел.

       — Геночка, ты не так понял. Она спать будет и ничего не почувствует. И не проснется, пока будет идти операция. А когда проснется, все останется позади. Животик ей зашьют, и все будет хорошо.

       — И ей потом не будет больно? Не может быть! — не поверил мальчик.

       — Ей в первые дни будут делать специальные уколы, чтобы не болело. А потом все заживет. Не плачь, деточка, спи спокойно. Я тебе обещаю, что с твоей мамой все будет в порядке. Мы, как приедем, позвоним бабушке и узнаем, как мама себя чувствует. Спи, милый, все будет хорошо.

       Она поцеловала мальчика и постояла рядом, пока он не заснул. Тогда легла сама. Но на этом ночные приключения не кончились. Часа в три их разбудили грохот и вопль. Оказалось, что Гена, убегавший во сне от страшного чудовища, стал энергично отталкиваться ногами от стенки, − но тут полка внезапно кончилась, и он с криком рухнул вниз. Падая, Гена вцепился в постель Отара, тот, проснувшись, успел схватить мальчика за рубашку, чем смягчил падение. Обошлось без ушибов, но Гена сильно испугался. Пришлось Юле поменяться с ним местами. Он еще долго ворочался, вздыхал — и наконец, притих. Остальная часть ночи прошла спокойно. Проснулись они поздно, когда уже начали разносить чай. Гена так крепко спал, что его решили не будить, пока сам не проснется. Наконец приготовления к завтраку и разговоры разбудили и его.

       — Ага, без меня собрались завтракать, хитренькие, — сказал он, зевая.

       От его ночных страхов и плохого настроения не осталось и следа.

       — Гена, посмотри в окошко.

       Леночка лукаво взглянула на мальчика.

       — Там что-то интересное.

       Гена быстро встал на колени и отодвинул занавеску.

       — Ой, какое большое поле! — изумился он. Это что, асфальт?

       — Какое поле? — засмеялась девочка. Это же море.

       — Море? — не поверил мальчик. А почему оно серое? Я думал, оно синее. Совсем не такое, как по телевизору показывали.

       — Просто, сегодня пасмурное утро. И потом, оно пока далеко. А скоро будет рядом с поездом — тогда ты увидишь, какое оно на самом деле. Уже солнышко проглядывает. Подожди немного — оно станет синим-синим. А с другой стороны поезда горы. Выйди в коридор — увидишь.

       Гена быстро вскочил и прилип к окну в коридоре. Но Отар не дал ему вдоволь налюбоваться.

       — Гена, бери мыло, полотенце — и быстренько пошли умываться. Позавтракаем, пока чай не остыл, а тогда любуйтесь, сколько хотите. Море и горы теперь от вас никуда не денутся. Еще насмотритесь.

       После завтрака ребята снова взобрались на верхнюю полку. Море местами подходило совсем близко к железной дороге, и Гена, наконец, смог его разглядеть. Да, действительно, при солнечном свете оно на горизонте было синим-синим, а у берега голубым. Волны бились о берег, а вдали были видны гребешки пены — точь-в-точь как белые барашки, о которых рассказывала Лена в день их первого знакомства.

       — Помнишь, как мы строили тоннель? — спросила девочка.

       — Еще бы! А когда он будет?

       — Уже скоро.

       — А мы увидим, как поезд будет в него въезжать?

       — Скоро увидите, — заверил его Отар. Особенно много тоннелей близ Сочи. Насмотритесь, еще и надоесть успеют.

       Гена вытянул шею, стараясь разглядеть, что там впереди по ходу поезда. И увидел вдали гору, а в ней черное отверстие − к нему быстро приближался их поезд. Вот локомотив нырнул в это отверстие и стал втягивать туда вагоны.

       — Тоннель! — заорал он так, что все вздрогнули. Сейчас будет тоннель!

       — И незачем так орать, — голосом интеллигентного кролика заметила Лена, — ничего страшного. Сейчас зажгут свет, а когда поезд выйдет из тоннеля, погасят.

       И действительно, как только налетела темнота, в вагоне зажегся свет. Тоннель был коротким, и Гена не успел испугаться. Вдруг снова стало светло, и море оказалось совсем близко. Гена увидел пляж и загорающих на нем людей. Маленький мальчик с большим ярким мячом бежал к воде, а за ним гнался загорелый мужчина — наверно, его папа. От восторга Гена запрыгал, стоя на четвереньках, и сейчас же больно стукнулся макушкой о верхнюю полку, − пришлось Ольге намочить полотенце и приложить к его голове, чтоб не выросла шишка. До чего шустрый пацан, подумал Отар. Еще до места не доехали, а он уже и с полки успел свалиться, и шишку набить. А что дальше будет? Надо глаз с него не спускать, пока чего похуже не приключилось. Стоя у окна, Ольга с замиранием сердца следила, как приближается знакомый маленький вокзал. Гагра. Милый городок, куда они с Юлькой пытались убежать от своей судьбы. Но любовь властно вернула их обратно и направила по пути, предначертанному Всевышним. Она смотрела на вокзал и представляла привокзальную площадь позади него и автобусы на ней. Она вспомнила, как вернулась на таком автобусе из Гагры в Пицунду, и как Он подал ей руку, и как она покорно оперлась на нее. И Его взгляд, от которого у нее бешено, заколотилось сердце. И свое молчаливое согласие, давшее Ему право кликнуть «Золотую рыбку».

       Любовь моя! — думала она. Ты всегда со мной. Ты живешь во мне − и с этим ничего нельзя поделать. Время не властно над тобой. И умрешь ты, наверно, только вместе со мной.

       Мучимая почти физической болью, она тихо отошла от окна и села, закрыв глаза. И сейчас же не сводившая с нее глаз Леночка забралась к ней на колени, обняла и прижалась всем тельцем. Сразу стало легче дышать. Она покрыла поцелуями личико девочки, как всегда делала в такие минуты − и боль отступила. Отар с Юлей молча, смотрели на них. Да и что они могли сказать? Настолько огромной была дистанция между их и ее чувствами, что им было неловко за свое счастье. Но они были не правы, ох, как не правы.

       Милые мои, — думала Ольга. Только Леночка да вы помогаете мне держаться на плаву. Ваше счастье так скрашивает мое беспросветное одиночество. Оно как луч в кромешной тьме, как отблеск моего далекого счастья. Да поможет вам бог сохранить свою любовь на долгие годы. А мне — видеть ее и радоваться ей.

       ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

Ирина Касаткина.