ВНЕЗАПНАЯ ВСТРЕЧА. ЧАСТЬ 2.

       Глава первая.

       Она рассмеялась, и, соединился в одно целое поток текучих энергий, до сего времени окружавших фигуру этого внешне прекрасного и многоликого в своей темной сущности создания, в образе молодой женщины. Хотя, что я говорю -  отроду ей было, вероятно, не менее семи с половиной, тысяч лет. И это в том случае, если дни сотворения мира, считать днями в нашем понимании, а не целыми эпохами. Она стояла передо мной, обретшая плоть или, скорее, видимость плоти. Затихли вдали последние отголоски ее смеха. Он так ласкал слух, что невольно приходили на ум рассказы о том, как ангел тьмы, зачастую, приходит в наш мир, облекшись одеждами Света. И услыхал я тихий шелест, который производили крылья, укладываясь за ее спиной. Я не видел, но понимал где-то на уровне подсознания, что цвет их был темнее воронова крыла. Что чувствовал я? Взгляд Пустоты, дыхание Бездны и тяжесть Тьмы. Непосильной ношей навалились на хрупкие плечи моего внутреннего человека эти, далеко не абстрактные сущности; душа трепетала испуганной птицей в объятиях безысходности, доведенной до состояния абсолютной величины, и я понял в тот миг, что же стоит за словами, Данте Алигьери, которые он поместил над вратами ада:

       «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

       Признаюсь – мне стало страшно. Страшно по-настоящему, страшно так как, не было никогда. Страшно до одури. И не знаю, каким образом все переменилось. Вероятно, мой Ангел-Хранитель вложил мне в сердце слова святых отцов о том, что врага не следует бояться, ибо без воли Божией ни один волос не упадет с головы. Все мои внутренности ходили ходуном, но все же, я спросил почти спокойно:

       - А был ли мальчик?

       - Нет, - ответила она, - но мне подумалось, что в его присутствии, твое пробуждение будет более комфортным.

       - Это не может быть комфортным.

       - Пройдет. Но я приятно удивлена, - она внимательно посмотрела на меня, и я увидел, что глаза ее были синими, но кардинально разных оттенков: от лазурного в правом, до исчерна-фиолетового в левом, – твои соплеменники, при встречах с нами, ведут себя, куда как более экзальтированно.

       - Это нормально, – ответил я, усиленно бравируя, хотя сердце встревожено трепетало где-то в районе пяток. - На Земле, с недавних пор, витает запах серы. Пообвык уже. И все же – кто ты?

       - Решил расставить точки над «i»? – усмехнулась она. – Твое право. Да не смотри так обреченно! – добавила она. – Не все так плохо. Мне рассказывали о том, что ты просил у Творца веру. Ха-ха. Какой пустяк, и того не получил. От меня получишь в дар неизмеримо больше. Ты станешь обладателем абсолютного, непререкаемого знания, ибо я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо! А могу, - незнакомка, явно, насмехалась, - выдать и в переводе Пастернака.

       - Ни к чему. Догадался уже. Ты – бес.

       - Ну, зачем же так вульгарно и грубо. Сказать можно иначе – темный ангел. Красиво.

       - А суть - все та же. Я с трудом перевел дыхание, ибо давно уже понял, кто стоит передо мною: она, оно или быть может – он. Затем спросил:

       «Имя-то у тебя есть? Или, только, порядковый номер»?

       Она рассмеялась мне в лицо:

       «Дружочек, это вы со дня на день, с номерками щеголять будете. Да-да. Словно скот, ведомый на бойню подставным козлом в овечьих ризах».

       Она замолкла, но затем, видимо решила ответить на мой вопрос:

       «Имя мне – Легион, но можешь называть, Делией Вито. Это, в настоящий момент, мое имя для тебя».

       - Хм. Делия – это имя-прозвище богини Артемиды? Так? – спросил я.

       - Да.

       - Ну, с этим все ясно, но Вито, если не ошибаюсь – это символ надежности?

       - Тебя что-то смущает? – усмехнулась Делия.

       - Скорее да, чем нет. А как же быть с лукавым духом?

       - Не смеши, - отмахнулась она, - мало ли у вас на Земле тех, кому по сану положено быть прямыми, как стрела, но в лицемерии превосходящих самого Вельзевула?

       Мне не оставалось ничего другого, как молча согласиться с ней. Что я и сделал. Затем спросил:

       «Зачем я здесь? От меня ты что хочешь»?

       - Что можешь дать мне ты, бессильная и никчемная тварь, – ответила Делия, делая упор на второй половине фразы, и такая откровенная убежденность в собственном превосходстве звучала в ее словах, что поневоле захотелось стать меньше ростом и забиться в какую-либо щель.

       Она выудила из пространства многомерия складной стульчик, - у меня же создалось впечатление, что он просто  появился из ничего, - присела на него и продолжила:

       «Не строй заведомо неверных умозаключений, смертный. И опусти себя с вершины мироздания. Все вы, - имею в виду весь род человеческий и тебя в том числе, - не более чем говорящие макаки. И зачем Он создал вас, если джунгли и так полны обезьян! Воистину – пути Господни неисповедимы. Что же касается тебя, то всему виною скука. Причина лишь в этом, но поверь, - скучать, отныне, не придется и тебе. Ты нужен мне для забавы, потому и тоску гнать будем сообща. Но, думается, -  добавила она, обозначив легкую улыбку, - что и после того, как мы расстанемся, тебе еще долго будет весело.

       Сказано многозначительно. И взгляд, брошенный ею, как бы вскользь, соответствовал словам. Весьма. Не радует меня, право, подобная безаппеляционность. Молчала она. Молчал и я. А что, собственно, оставалось мне делать? Только лишь плыть по течению. Это был тот случай, когда от меня не зависело ничего. Вероятно, то, о чем я хотел узнать в следующий миг, она легко прочла на моем лице, которое, похоже, было для нее открытой книгой.

       - Хочешь узнать, почему ты? – спросила Делия.

       Я кивнул головой.

       - Все просто, - ответила она. - Есть «малое стадо». Это те говорящие макаки, которые, к великому моему сожалению, являются овечками Пастыря. Они хоть и овцы, но в то же время, они - воины Божии. Да-да. Именно так. Таких, сейчас, немного. И к ним не подойти. Разве что – для битвы. Причем, с открытым забралом, потому как достойны уважения. Есть другие, которые, тоже, называют себя овцами, но, по сути – бараны, увлекаемые в пропасть. Они забыли, что поклонятся нужно Господу Богу своему, и сотворили себе кумиров: кто из золота и власти, - тех я понять, еще, могу, - а кто из того же праха земного, из которого созданы и сами. Впрочем, не так давно, о них я уже упоминала: не интересны и скучны. К тому же, - итак наши, а тащить сюда самих кумиров ваших – мне не с руки: во-первых – заняты они на службе у моего князя, а главное – ну кому, скажи, приятно общаться с предателями? Обобщая, скажу: много вас, идущих в пропасть. Всех разновидностей и не сосчитать.

       - И все же, почему я?

       - А-а-а. Вот тут-то и переходим к моему интересу в этом деле.

       И в этот миг, она подарила мне улыбку. Наверняка, ей казалось, что она мила, - да, впрочем, так оно и было, - ее улыбка, столь же прелестная, сколь коварная, дурманила и, вне всякого сомнения, способна была увлечь за собою в бездну. (Что, думается, за прошедшие, от сотворения мира тысячелетия, случалось не раз и не десять). Но в моем случае, - и я знал это точно, - подобная цель не стояла: как ни грустно это признавать, но я – никто, и звать меня – никак. Посему и обольщать мою, ничем не выдающуюся персону, практически, не имело смысла. Делия не дала мне углубиться в размышления на тему моего места в мироздании и конкретно определила его с позиции своего видения ситуации. Хотя, впрочем, я был вынужден согласиться с тем, что ее оценка, весьма, недалека от истины.

       - Ты, в своем роде, довольно занятная особь, – сказала она. - Не уникальная, конечно, но для меня представляешь некий интерес. Ты видишь откровенную и наглую ложь, которой вас беззастенчиво пичкают люди в «светлых ризах»; ты удалился от нее и не желаешь пачкаться о ту грязь, каковой вас посыпают, словно пеплом, под видом покаяния; ты даже возносишь, в глубине своего сердца, тайные молитвы к Создателю об «отступившия от веры Православныя», но ведешь себя словно амеба, простейшая, одноклеточная тварь, позабыв, что ты создан по образу Творца. Тьфу! Смотреть противно! – в сердцах, конечно, если бы имела сердце, воскликнула Делия. – Это же надо дожить до того времени, когда бесу приходится учить «образ Божий», как нужно поклоняться Всевышнему. Учить тому, что трусость – это один из самых страшных пороков; учить тому, что истинная Любовь – это всегда жертва; учить тому, что радость о Боге – это не песни и пляски в Божием Храме, да ещё - задом к Алтарю и Престолу.

       Она замолчала, на мгновение, затем взглянула мне прямо глаза и добавила, акцентируя внимание на каждом слове:

       «Нам стыдно за вас, и я понимаю теперь, почему Денница  хочет погубить весь род человеческий. Вы не способны оценить Жертву, которую принесли за ваше спасение. Вы не должны жить, потому что недостойны Бытия».

       Я был ошарашен, подавлен и уничижен гневной тирадой демона. Мне преподали урок, и я был безответен. Тот, о ком я был научен как о безмерно гордом, чрезвычайно надменном, жестоком, нечеловечески могущественном, лживом и погрязшем во всевозможных нечистотах и грехах существе; тот, о ком меня учили, как о не имеющем никаких моральных устоев, для которого существует только две приоритетных цели: служение своему вождю и удовлетворение личных желаний – тот, вдруг, предстал предо мною в облике творения Божьего, намного более порядочного и честного, чем все «святейшие», «блаженнейшие» и прочие «…еннейшие» «наместники Творца» на планете вместе взятые. Не говоря уже о нас – простых смертных. Под таким ракурсом я себя никогда не рассматривал. Что-то жалобно заскулило в моей душе, - может, это была совесть. Делия была права. Но только где-то и в чем-то. Потому, как я – человек маленький! Моя вина если и присутствует, - ну, наверное, присутствует, - то совсем чуть-чуть. Есть умные головы, в конце-то концов! Они всю жизнь свою положили на Алтарь служения Богу. Отказались, так сказать, от всего, что приносит радость и удовольствие, от маленьких утех и невинных шалостей; не нужен им ни почет, ни власть, ни богатство; все их сокровище там, где и сердце их – на небесах, - ну или так принято думать, не знаю, - вот пусть головы и ломают, пусть и ведут. А моё дело маленькое: целуй ручки, да ставь свечки. Умиляйся, одним словом. Я так увлекся построением самооправдательных схем, что вовсе позабыл о присутствии посланника ада. Делия же сидела, вальяжно развалившись в кресле, которое заменило собой складной походный стульчик, и с откровенно-ехидной ухмылкой наблюдала за изменениями на моем лице.

       - Поздравляю, - сказала она, - вижу, что оправдался.

       - А говорят, что вы мысли не читаете.

       - Мы и не читаем. Да и зачем? У вас всегда одно: я – не я и лошадь не моя. Помнишь, как все было:

       «И сказал (Бог): кто сказал тебе, что ты наг? Не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе, есть?

       Адам сказал: жена, которую ты дал мне, она дала мне от дерева, и я ел.

       И сказал Господь Бог жене: что ты это сделала?

       Жена сказала: змей обольстил меня, и я ела».

       - Книга «Бытие».

       - Да, - добавила Делия, - глава третья, стихи 11,12, 13. Вы – предсказуемы.

       - Согласен, - ответил я, - человек всегда ищет себе оправдания. Мы, действительно, предсказуемы, в этом плане. Но сейчас – другое! Кто я такой? Есть священники, епископы, патриархи, в конце концов! Они же по воле Божией поставлены!

       - Или по попущению Божию, - остановила меня Делия. – Разницу понимаешь? Что же касается тебя, то ты человек, который утверждает, что верует в Бога, верит Богу и слушается Бога. Это и есть ответ на твой горестный вопль: кто я такой? Нельзя служить двум господам.

       Пауза. Она была короткой. Делия поняла причину моего молчания: на ее слова ответить мне было нечем. Она лишь кивнула головой и продолжила:

       «Добавлю пару слов, чтобы внести полную ясность. Вы имеете почти три сотни голов, так сказать, архипастырей, о коих даже говорить не хочу. Из них только один, где-то на задворках, возвысил свой голос и назвал вещи своими именами. Если не ошибаюсь, то именно он, поставил самому креативному православному нунцию и, по совместительству, богослову-писателю-кинорежиссеру-фотомодели, и просто кумиру дамочек бальзаковского возраста окончательный диагноз, как слуге антихриста. Кстати, как лицо, посвященное во многие тайны Бытия, которые недоступны вам по удивительному Промыслу Божию, могу засвидетельствовать о правильности диагноза. Кроме того, в наличии имеются порядка пятнадцати тысяч, скажем так – трудового священства. Большая часть из них поступила по слову одного моего знакомого иеромонаха, - цитирую сей перл священнической мысли:

       «Как гармошка сыграет – так мы и спляшем».

       Свидетельствую – пляшут. Да ты и сам не пальцем деланный, все видишь. Так?».

       Я мог только пожать плечами. Если кто-то хочет возразить, то поговорите со своим персональным демоном – он всегда за вашим левым плечом.

       - Вижу, что согласен, - продолжала, тем временем Делия, тогда закончу. Хотя, впрочем, пора окончательно закрывать экскурс в среду священства, так называемого, «толерантного мирового православия». Кстати, не напомнишь мне-то место из Священного Писания, где Христос говорит о толерантном отношении к мамоне? Нет? Так я и думала. Итак, последнее: есть еще одна разновидность клириков - это «совестливые» иереи. Они все понимают. Среди своих, они шепотом говорят о том, что ересь – это все-таки ересь. Говорят, что самый главный не прав, и даже не боятся признаться себе в том, что он активно участвует в построении царства антихриста. И они решительно против. Где-то в душе. Очень глубоко. Они страдают из-за своего молчаливого согласия на новое распятие Христа, но ведая о том, что идут по стопам иудейских первосвященников Каиафы и Анны, почему-то убеждены в несении ими Креста Христова. Они, видите ли, ужасно страждут, из послушания исполняя злую волю своего «великого господина». Меня забавляет их уверенность: ведь то, что лежит у них на плечах – сродни ноше нацистских преступников. Те, тоже, говорили, что они – солдаты и обязаны выполнять приказы. И убивали, проливая, глубоко в душе, потоки слез. Правда, слыхала, что в Нюрнберге это обстоятельство им не сильно помогло. Ну и под занавес: нацисты убивали тело. Эти убивают душу. Даже я не хотела бы поменяться с ними местами.

       Делия замолчала, и прислушалось к чему-то далекому. Мои органы чувств не воспринимали это далекое, но для нее оно было близким и понятным. И оно позвало.

       - Отдохни от меня, смертный, – сказала она. - Пища для размышлений тебе хватит на некоторое время. Дела, знаешь ли.

       Делия уже позабыла обо мне. Плоть, которая, по сути, плотью и не была, начала меняться, принимая призрачные очертания. Я успел спросить, указывая на пустыню:

       «Мне-то как отсюда выбираться?».

       И услышал на пределе слышимости, ее тихий шепот, а может и мысль:

       «Помогут».

       Не сильный хлопок, словно вылетела пробка из бутылки шампанского, и лишь резкий запах серы остался в воспоминание о моей беседе с настоящим бесом.

Иеродиакон Савватий Брус.