ВНЕЗАПНАЯ ВСТРЕЧА. ЧАСТЬ 1.
Пролог.
Эту историю поведал мне наш соотечественник, который, быть может, и поныне проживает где-то на территории Урала. Я не имею возможности более точно указать место его жительства вовсе не потому, что это является некой закрытой информацией. Нет. Все намного проще и, одновременно, сложней.
Во-первых, он никогда не давал мне точного адреса, а спрашивать я не желал, так как не хотел оттолкнуть его назойливым любопытством.
Во-вторых, время его появления непредсказуемо. Он никогда не ставил в известность заранее и, как я понимаю сейчас, сам не был осведомлен о нем. Вся его жизнь, с некоторого времени, являлась цепью самых невероятных событий. Впрочем, об этом несколько позже.
Я сказал, что он, быть может, проживает где-то на территории Урала, и это не оговорка. Сергей Новиков, как представился мне этот человек, может находиться где угодно пределах видимого и невидимого мироздания. И я даю вам слово, что в том случае, если вы решите потратить время на продолжение чтения, вам, непременно, станет понятен столь обширный круг мест, где он может находиться. Наша первая встреча произошла через несколько месяцев после знаменательной, февральской встречи иезуита Франциска, именуемого римским понтификом, и человека, который претендует на титул папы московского. Напомню, что придворная челядь сразу же стала преподносить ее, как «встречу тысячелетия». Несколько самонадеянно, на мой, непросвещенный взгляд, но у богатых свои причуды. Вскоре, после той самой встречи, которая, если следовать Святоотеческому Православному учению, ни в коем случае не могла состояться в том формате, в каком она, все же, свершилась, мною была написана небольшая статья. Она называлась, если не ошибаюсь: «К Православному народу». По-видимому, ознакомившись с ней, Сергей Новиков увидел во мне единомышленника, так сказать – родственную душу, и решил обратиться ко мне, с просьбой изложить его историю на бумаге. Что я, надо сказать, с не малым чувством удовлетворения и делаю. Почему я взялся за предложенную работу? Тому есть две причины. Первая: мы, действительно единомышленники. И вторая: о случившемся должны узнать. Я ни на йоту не изменяю ничего, из доверенного мне Сергеем. Единственная цель, которой я стараюсь достичь – это, пользуясь дарованными мне Господом Богом способностями, придать рассказу Сергея Новикова удобную, для чтения форму. И, кстати, именно по причине Божиих даров, я не могу умолчать ни о чем. Прошу прощения у читателей за неудобство, но я могу продолжать повествование только после очередной встречи с господином Новиковым. Поэтому скорость освящение событий зависит не столько от моего усердия, сколько от частоты встреч с Сергеем. Еще раз прошу простить меня, и начнем, с помощью Божией.
Глава первая.
Я проснулся. И, в тот же миг, принял вид безмятежно спящего человека. Глаз не раскрыл – лишь слегка затрепетали ресницы, но тому виною могло быть дуновение легкого ветерка, который, неведомо какими путями, просочился сквозь плотно запертые двери и окна. Было тихо, и если бы рядом, предположим, пролетел комар, то я бы смог услыхать тонкий зуммер его полета. Тревожное ожидание обозначилось в воздухе: бестелесным маревом оно парило надо мною и, наконец, незримым крылом коснулось сердца, заставив сердечную мышцу затрепетать и ускорить ритм сокращений. Смутное предчувствие необъяснимого присутствия рядом чего-то, разумом непостижимого просто потому, что постичь его не имелось возможности в принципе, - напрягало. Быть может, сказано несколько заумно, но именно так я переживал данный момент. Ни добавить, ни убавить. Непосредственной угрозы не ощущалось. Но что-то было не так. Во-первых – воздух. Он был сух и горяч. Почему я не открывал глаз? Ответ прост – я боялся. Самым банальным образом. Неизвестность всегда вызывает, мягко говоря, некоторые опасения. Даже в том случае, если неизвестное, пусть и опасно, но все же понятно, так как принадлежит к нашему миру. Сейчас же все было иначе. Я чувствовал,- уж не знаю, какими фибрами своей души, - ту тонкую грань, которая отделяет мир, доступный нашим чувствам, от мира запредельного. И благо, если бы это была та реальность, которую верующие люди называют миром горним! Но, увы - существование горнего, предполагает и наличие дольнего, и это обстоятельство, поверьте, не внушало мне радужных надежд. Я верил в Бога, но не вел праведного образа жизни. Я не мог причислить себя даже к числу кающихся грешников, ибо покаяние мое не имело плода, и посему оказалось бы безответным, стань я перед Судом Божиим. Неудивительно, что нежданная и негаданная, внезапная, словно молния мысль о возможности того, что принято называть неизбежным концом, повергла меня в панику. И в состояние тихого ужаса. Тихого потому, что я боялся даже вздохнуть, чтобы не запустить, ненароком, в действие необратимый механизм перехода в вечность. И вдруг я услышал чей-то тоненький голосок. Он сказал:
- Пожалуйста. Нарисуй мне барашка!
- А?
- Нарисуй мне барашка.
Дежавю. Где-то я уже это читал, видел, слышал. Экзюпери. Конечно. Антуан де Сент-Экзюпери. «Маленький Принц». Сказать, что я был удивлен – значит не сказать ничего. Ошалев от неожиданности, я распахнул глаза так широко, что солнечный свет, - необычайно яркий, надо сказать, - резанул по сетчатке глаз, словно бритвой. Веки сомкнулись столь же быстро, как и раскрылись долей секунды ранее, но я успел увидеть то, чего следуя несовершенной человеческой логике, никак не должен был увидеть.
- Стоп, - сказал я себе, - успокой дыхание, подумай и вспомни о том, что было несколько часов назад. Это – мираж. Ночной бред ума, который пришел в полное недоумение от невероятной череды, казалось бы, невозможных событий, тем не менее, имевших место быть в течение последних, нескольких сумасшедших дней. Благо, что моя галлюцинация была не буйной, - она не давала о себе знать ни единым звуком, и я мог, на какое-то время, отдаться во власть воспоминаний. Молчал и обладатель тоненького голоска, - маленький принц, - как стал именовать его я по аналогии с симпатичным героем небезызвестной и, очень серьезной, сказки. И я был благодарен ему за молчание – гость моего разума дарил мне время, чтобы прийти в себя. Воспоминания вернулись, и я словно в повторе, вновь увидел, что окружающий мир стал другим. Причем, необратимо другим. Изменения были неприметными на первый взгляд, казалось даже, что все осталось прежним, - привычный мир был, есть и будет - но нет: перемены, почти неуловимые, были, однако, настолько основательны, что сомнений не оставалось – назад не вернуться. Мир, который я знал - канул в Лету. Окончательно и бесповоротно. Нарушена основа, ось, на которой он стоял и был тем, чем он был: местом обитания потомков Адама и Евы, где, несмотря на лицемерие, жестокость, буйство нравов и похоть, привнесенные в него «князем мира сего», тем не менее, - в лазурной высоте небес сиял Крест Христов. Его чистое сияние, Его свет, заливавший землю потоками Любви, Милосердия и Сострадания ко всему творению Божию заставлял корчиться и ползать долу земли сатанинскую грязь и восторгал ввысь, к Пречистому Источнику Жертвенной Любви, сердца и души человеческие. Наш мир живет только до тех пор, пока есть спасающиеся. И лишь ради немногих верных Бог удерживает его в Своих ладонях. Я – не пророк, но думается, ненамного ошибусь, допустив предположение, что сейчас мир покатился туда, куда повлек человека вирус греха: к неизбежному концу. Как скоро он наступит – знает лишь Бог, а пока мир весело, с песнями и плясками у алтарей некогда Православных Храмов, неудержимо несется к краю бездонной пропасти. Увы. Увы. Хотя нет! Слава Богу за все. На пороге земного дома - времена, давно предсказанные; наступил день, подлинное значение которого, лишь немногие поняли верно. И напрасно. Потому что шел февраля двенадцатый день 2016 года от Рождества Христова. И потому так трудно подобрать слова. Конечно, они есть – куда же им деться-то? Используя русский язык, - даже в его современном, весьма захламленном состоянии, - можно живописать все, что душе угодно: любое событие, где бы оно ни произошло, - в сверхмалом ли, в сверх великом ли, - и всякое явление, какою бы гаммой красок не расписал Всевышний его красоту. Словарный запас столь обширен и красочен, что не существует картины, в видимом мироздании, чью сущность не смог бы передать словами великий и могучий русский язык. И тем ни менее. Как трудно подобрать слова. Конечно, они есть, но все, как-то, не в духе времени, не в духе лживой «любви всех и ко всем». И они – не толерантные. Господи, помилуй. Слово-то не наше, не родное. И оставляет после себя нехорошее послевкусие. Это - как сладкий, слегка терпкий «Кагор», да заесть соленым огурцом. Второй реформатор на истерзанную головушку многострадальной России. А незадолго перед ним куражился, недоброй памяти Майкл Горби, - потому Майкл, и потому Горби, что по духу таков, - тот, который был первым и последним президентом СССР, и оставил после себя массу нерешенных проблем, воспоминания о «плюрализме мнений» и катастрофические последствия «реформ тысячелетия». Сейчас имеем – «встречу тысячелетия». «Чем мельче человек душою, тем громче мнит он о себе», - не помню, кто сказал, но красиво. И, главное – верно. Воспоминания вернулись, и я словно в повторе, вновь увидел, что окружающий мир стал другим. И вспомнил тогда, что об этом думал, засыпая, а значит и проснуться должен был в своей постели. Но вдруг услышал тоненький голосок. И он сказал:
- Пожалуйста. Нарисуй мне барашка!
Дежавю. Песчаный бархан, приютивший мое бренное тело, горделиво возносил ввысь пологую вершину. Она колебалась и, то и дело, меняла очертания, опоясанная трепетным, дрожащим маревом горячего воздуха, этакой призрачной дымкой, которая окутывала бесконечную песчаную гряду. Солнце палило нещадно, а она разбегалась по обе стороны от меня почти идеальной прямой линией так далеко, что казалась бесконечной. А до вершины – ползти и ползти. Я был рад, что мне туда не надо. Хотя, мне ничего не надо было и в стороне прямо противоположной – ничто не радовало глаз и здесь. Даже просто зацепиться взглядом, остановиться на чем-либо, хоть как-то выделяющемся на совершенно плоской поверхности, было невозможно: кругом простиралась, выжженная безжалостным солнцем, сплошь в трещинах, почти бесплодная равнина. Что-то такое там пробивалось из земли, но в ботанике я не силен. И было это «что-то» настолько чахлым, слабеньким. Нет. Говорить о нем не имело, смыла. И нужно ли? Да, все выглядело именно так, как и должно было быть в какой-нибудь Калахари или пустыне Намиб, но хоть убейте – не имею ни малейшего представления о том, как, кто и, главное - зачем, - перенес меня из уютной постели в эту далекую и, не самую подходящую, для жизни местность. Что-то где-то пошло не так. Или наоборот: пошло так, как кому-то нужно было. Глупо думать, что человек властен над своею жизнью, или хоть какими-либо, более ли менее, значительными, событиями в ней. За нами лишь выбор – Свет или Тьма. Помните, как у Булгакова? Ах, как же актуален его роман в наше смутное время! Именно там, душка Берлиоз, сидя на скамеечке у Патриарших Прудов, предполагал председательствовать, вечерком, на заседании МАССОЛИТА. И как истово верил он в незыблемость этого события, но, увы – Аннушка уже разлила масло, и некто неизвестный, управился с его жизнью так радикально, что русская девушка - комсомолка взяла, да и отрезала голову тезке знаменитого композитора. И не говорите мне, что Булгаков – масон! Оставьте: он не масонистей тех, кто дает братское целование главному масону планеты, - римскому понтифику, - тех, кто таскается по синагогам, благословляет песни и пляски, в некогда Православных Храмах и намерен переписать Библию на свой лад. К сожалению, человеческая память очень коротка. Мы склонны забывать уроки прошлого, и живем так, будто, действительно, являемся управителями своей жизни, или, по меньшей мере, намереваемся прожить на Земле не одно тысячелетие. Не всегда, конечно, развязка бывает столь кровавой, зато гротеска, порой, хоть отбавляй. Например, бывает так: пусть и не МАССОЛИТА, но чего-то там, всего лишь, председатель, и вдруг, - бац, - и решает написать «благовестие», скажем, от Гриши. Имя не важно, - суть не в нем, - можно сказать и от Володи или Меркурия. Беда в том, что потерян страх перед неизбежной встречей с Тем, о Ком дерзаем составлять литературные портреты. К чему пишу все это? К тому, что случайностей не бывает, и в это место управил себя, отнюдь, не я. Реальность данного мгновения менялась, буквально, на глазах. Нет – мрачный пейзаж пустыни остался незыблем, но «маленький принц» Экзюпери исчез. Или очень повзрослел за считанные мгновения. Изменения коснулись не только возраста: в нескольких шагах от меня стоял не мальчик с обличием ангелочка, - таким, каким его изображают на католических картинках, - а юная девушка, нет, скорее – молодая женщина. И все в ней было хорошо, кроме одного: таких, обычно, называют женщинами-вамп.
Она была изумительно красива, но не земной красотой, и первый же взгляд на неё, многократно усилил чувство смятения и тревожного ожидания, которое не покидало меня с момента моего, не поддающегося объяснению посредством логических построений, абсолютно, не правильного пробуждения. Черты её лица неуловимо менялись. Струились, словно вода и переливались, впрочем, как и вся она: будто сотканная стихиями воды и воздуха, из неведомых энергий. Не представлялось возможным захватить какое-либо определенное мгновение, чтобы дать достоверное описание ее облику. Счет шел даже не на секунды, а на недоступные разуму единицы измерения времени, о которых человечество никогда не будет иметь полного представления. Неуловимо быстро менялся разрез и цвет глаз, изгиб губ и форма носа; она не просто двигалась, а будто перетекала из одного положения в другое и понять, как это происходит - я не мог. Почти полное совершенство – вот в чем заключалась её сущность. Практически идеальная правильность каждой черточки неуловимо меняющихся образов, не бездушных, но одухотворенных! Как печален тот неоспоримый факт, что ее духовность имела, ярко выраженный, даже на атеистически-материальном уровне, отрицательный заряд: это было видно даже мне, - весьма неискушенному в духовной сфере человеку, - она не была привязана к земле плотью и кровью, но и Небу не принадлежала. Абсолютная, за малым недостающим, красота форм присущая ей, привносила в подсознание ощущение не чистоты, а тревоги и смятения чувств, чего не может быть у совершенного творения Божия. И заключительный штрих портрета, который, увы, я оказался не в силах достоверно написать – это улыбка Джоконды на безукоризненных ликах скандинавских валькирий.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…
Иеродиакон Савватий Брус.